спешит.
Официант удалился и скоро вернулся с бутылкой и рюмкой. Матье чувствовал себя вялым и пустым, только теперь он начал ощущать ночную усталость.
– Пейте, – велел он Борису.
Борис послушно выпил. Поставил рюмку и сказал как бы самому себе:
– Тут уж не до смеха.
– Бедный дурачок! – сказала Ивиш, придвигаясь к нему. – Бедный мой дурачок!
Она нежно ему улыбнулась, схватила за волосы и потрясла его голову.
– Ты со мной, у тебя такие теплые руки, – облегченно вздохнул Борис.
– Теперь рассказывай! – сказала Ивиш. – Ты уверен, что она умерла?
– Сегодня ночью она приняла наркотик, – с трудом проговорил Борис. – Мы опять поцапались.
– Значит, она отравилась? – живо спросила Ивиш.
– Не знаю, – ответил Борис.
Матье изумленно смотрел на Ивиш: она ласково гладила руку брата, но ее верхняя губа странным образом поднялась, оскалив мелкие зубы. Борис заговорил глухим голосом. Казалось, он обращался к кому- то еще.
– Мы поднялись к ней в номер, и она приняла наркотик. Первый раз она приняла у себя в гримерной, когда мы спорили.
– На самом деле это был второй раз, – заметил Матье. – Помоему, первый раз она приняла, когда вы танцевали с Ивиш.
– Пусть так, – устало отозвался Борис. – Значит, три раза. Она никогда столько не принимала. Мы легли, не разговаривая. Она вертелась в кровати, и я не мог заснуть. Потом она вдруг успокоилась, и я уснул.
Он выпил коньяк и продолжал:
– Утром я проснулся, потому что задыхался. Из-за ее руки. Она лежала на одеяле, придавив меня. Я сказал ей: «Убери руку, ты меня душишь». Она не убрала. Я подумал, что это жест примирения, и взял ее за руку – она была ледяной. Я спросил Лолу: «Что с тобой?» Она ничего не ответила. Тогда я изо всех сил оттолкнул ее руку, Лола чуть не скатилась с кровати, я встал, взял ее за запястье и потянул вверх, чтобы усадить ее. Глаза у нее были открыты. Я увидел ее глаза, – добавил он с какой-то злостью, – никогда не смогу их забыть.
– Мой бедный дурачок, – сказала Ивиш.
Матье пытался пожалеть Бориса, но это ему не удавалось. Борис приводил его в замешательство еще больше, чем Ивиш. Можно было подумать, что он злится на Лолу за то, что она умерла.
– Я схватил свои шмотки и оделся, – монотонно продолжал Борис. – Я не хотел, чтобы меня обнаружили у нее в номере. Меня не видели, когда я выходил: у кассы никого не было. Я взял такси и приехал сюда.
– Ты огорчен? – мягко спросила Ивиш. Она наклонилась к нему без особого сочувствия, просто она хотела это знать. Она сказала:
– Посмотри на меня! Ты огорчен?
– Я... – начал Борис. Он посмотрел на нее и быстро ответил: – Я в ужасе.
Он подозвал идущего мимо официанта:
– Еще коньяку.
– Так же срочно, как и первый раз? – улыбаясь, спросил тот.
– Да. Обслужите быстро, – сухо сказал Матье.
Борис был ему немного противен. В нем больше не осталось ничего от обычного суховатого, чуть неуклюжего изящества. Такое его лицо слишком походило на лицо Ивиш. Матье стал думать о теле Лолы, распростертом на кровати в гостиничном номере. Господа в котелках зайдут в номер, будут смотреть на это роскошное тело со смесью вожделения и профессионального интереса, отбросят одеяло и поднимут ночную рубашку, ища раны и попутно думая, что у профессии полицейского бывают и хорошие стороны. Матье вздрогнул.
– Она там совсем одна? – спросил он.
– Да, думаю, ее обнаружат к полудню, – с озабоченным видом сказал Борис. – Горничная всегда будит ее к этому времени.
– Значит, через два часа, – заключила Ивиш.
Она вновь обрела повадку старшей сестры. Она гладила волосы брата с жалостливым и торжествующим видом. Борис позволял себя ласкать; вдруг он вскрикнул:
– Мать твою!
Ивиш вздрогнула. Борис охотно употреблял жаргонные словечки, но никогда не ругался.
– В чем дело? – с беспокойством спросила Ивиш.
– Мои бумажки, – сказал Борис.
– Что?
– Бумажки, я идиот, оставил их там. Матье не понимал.
– Письма, которые вы ей писали?
– Да.
– Ну и что?
– А то!.. Придет врач, и станет известно, что она умерла от отравления.
– В письмах вы упоминали о наркотиках?
– Конечно, – мрачно сказал Борис.
Матье показалось, что он ломает комедию.
– Вы что, принимали наркотики? – спросил он. Он был немного задет, так как Борис никогда ему об этом не говорил.
– Я... случалось. Один или два раза, из любопытства. К тому же я упоминал в письмах о типе, который их продает, тип этот с Буль-Бланш, я однажды покупал у него порошок для Лолы. Я не хочу, чтоб его накрыли из-за меня.
– Борис, ты с ума сошел! – воскликнула Ивиш. – Как ты мог такое писать!
Борис поднял голову.
– Представляете себе, какой разразится скандал!
– Но может быть, их не найдут? – предположил Матье.
– Первым делом их и найдут. В лучшем случае меня вызовут как свидетеля.
– Ой! Отец узнает! – перепугалась Ивиш. – Вот он взбеленится!
– Он может отозвать меня в Лаон и тут же засадить в банк.
– Что ж, составишь мне компанию, – мрачно сказала Ивиш.
Матье с сожалением посмотрел на них. «Вот, значит, они какие!» Ивиш утратила победоносный вид: прижавшись друг к другу, бледные, с искаженными лицами, они казались двумя старушонками. Наступило молчание, потом Матье заметил, что Борис искоса смотрит на него. На губах его читалась хитрость, жалкая обезоруживающая хитрость. «Он что-то замышляет», – раздраженно подумал Матье.
– Вы говорите, что горничная будит ее в полдень? – спросил он.
– Да. Она стучит, пока Лола ей не ответит.
– Что ж, сейчас половина одиннадцатого. У вас есть время спокойно туда вернуться и забрать письма. Если хотите, возьмите такси, но можно поспеть и на автобусе.
Борис отвел глаза.
– Я не могу туда вернуться.
«Приехали!» – подумал Матье. Он спросил:
– Почему?
– Не могу.
Матье увидел, что Ивиш смотрит на него.
– Где письма? – спросил он.
– В черном сундучке у окна. На сундучке чемодан, нужно только его снять. Внутри куча писем. Мои перевязаны желтой лентой.
