извлечь из него слезинку-другую. Он положил его на поднос с двумя чашками и вернулся в комнату.
– Я поставил чайник, – сказал он.
Ивиш не ответила: она спала. Матье пододвинул к дивану стул и бесшумно сел. Три морщинки Ивиш исчезли, лоб был гладким и чистым, она улыбалась с закрытыми глазами. «Как она молода!» – подумал Матье. Всю свою надежду он вложил в этого ребенка. Она была такой слабой, такой легкой на этом диване: она никому не могла помочь; наоборот, нужно было ей как-то помочь жить. А Матье помочь не мог. Ивиш уедет в Лаон, там она одичает за зиму или две, а потом появится какой-нибудь субъект – молодой, конечно, – и уведет ее. «А я женюсь на Марсель». Матье встал и бесшумно пошел посмотреть, не кипит ли чайник, затем вернулся и сел рядом с Ивиш; он нежно глядел на это маленькое больное и оскверненное тело, которое оставалось во сне таким благородным; он подумал, что любит Ивиш, и был удивлен, что любовь его не ощущалась так, как ощущается особое волнение или какой-то другой радостный порыв: нет, это скорее было предвестие несчастья, неподвижный знак проклятия на линии горизонта. В чайнике закипела вода, и Ивиш открыла глаза.
– Я вам готовлю чай, – пояснил Матье. – Хотите?
– Чай? – недоуменно спросила Ивиш. – Но вы же не умеете готовить чай.
Она ладонями надвинула волосы на щеки и встала, протирая глаза.
– Дайте пачку, – распорядилась она, – я вам приготовлю чай по-русски. Но для этого нужен самовар.
– У меня только чайник, – сказал Матье, протягивая ей пачку.
– Э-э, еще и чай цейлонский! Тем хуже.
Она засуетилась вокруг чайника.
– А заварной?
– Минуту, – сказал Матье. И помчался в кухню.
– Благодарю.
По-прежнему мрачная Ивиш несколько оживилась. Она налила воду в заварной чайник и через несколько минут села.
– Пусть настоится, – решила она.
Наступило молчание, затем Ивиш снова заговорила:
– Мне не нравится ваша квартира.
– Я так и думал, – ответил Матье. – Но когда вы немного придете в себя, мы сможем выйти.
– А куда идти? – удивилась Ивиш. – Нет, мне приятно быть здесь. Все эти кафе мелькают перед глазами, там везде люди, это какой-то кошмар. Здесь некрасиво, но спокойно. Не могли бы вы задернуть шторы? Мы зажжем эту маленькую лампу.
Матье закрыл жалюзи и развязал шнуры. Тяжелые зеленые шторы медленно сомкнулись. Он зажег лампу на письменном столе.
– Ночь...– зачарованно проговорила Ивиш.
Она откинулась на подушки дивана.
– Как уютно, такое впечатление, что день кончился: я хотела бы, чтоб было темно, когда я выйду отсюда, я боюсь снова увидеть снаружи день.
– Вы останетесь, сколько захотите, – сказал Матье. – Ко мне никто не должен прийти. Даже если кто-то и придет, мы не откроем. Я совершенно свободен.
Это было неправдой: в одиннадцать часов его ждала Марсель. Он злобно подумал: «Ничего, подождет».
– Когда вы уезжаете? – спросил он.
– Завтра. Двенадцатичасовым поездом.
Некоторое время Матье молчал. Затем сказал, следя за своим голосом:
– Я провожу вас на вокзал.
– Нет! – отрезала Ивиш. – Ненавижу эти дряблые прощания, они тянутся, как резина. К тому же я буду подыхать от усталости.
– Как хотите, – сказал Матье. – Вы телеграфировали родителям?
– Нет. Я... Это хотел сделать Борис, но я ему помешала.
– Но тогда вам самой нужно известить их.
Ивиш опустила голову.
– Да.
Наступило молчание. Матье смотрел на поникшую голову Ивиш и ее хрупкие плечи: ему казалось, что она мало-помалу покидает его.
– Итак, – произнес он, – это наш последний вечер года.
– Ха! – иронически засмеялась она. – Года!..
– Ивиш, – сказал Матье, – вы не должны... Я ведь приеду к вам в Лаон.
– Ни в коем случае. Все, что имеет отношение к Лаону, так гнусно...
– Уверен, что вы еще вернетесь.
– Нет.
– В ноябре будет сессия, неужели ваши родители...
– Вы их не знаете.
– Верно, не знаю. Но не станут же они из-за проваленного экзамена коверкать вам всю жизнь, чтобы наказать вас.
– Они и не подумают меня наказывать, – сказала Ивиш. – Будет хуже: они всего-навсего потеряют ко мне интерес, просто выбросят меня из головы. Впрочем, этого я и заслуживаю! – сказала она запальчиво. – Я неспособна овладеть специальностью и лучше останусь на всю жизнь в Лаоне, чем снова начну поступать на ФХБ.[8]
– Не говорите так, – встревожился Матье. – Не отчаивайтесь заранее. Вы же ненавидите Лаон.
– Да! Я его ненавижу, – процедила Ивиш сквозь зубы.
Матье встал, чтобы пойти за заварным чайником и чашками. Вдруг кровь ударила ему в лицо: он вернулся к Ивиш и, не глядя на нее, пробормотал:
– Послушайте, Ивиш, завтра вы уедете, но я даю вам слово, что вы вернетесь в конце октября. До тех пор я все улажу.
– Уладите? – устало удивилась она. – Но нечего, решительно нечего улаживать. Я вам сказала, что неспособна овладеть специальностью.
Матье осмелился поднять на нее глаза, но не почувствовал себя успокоенным; как найти слова, которые бы ее не обидели?
– Я не это хотел сказать... Если бы... Если бы вы позволили мне вам помочь...
Ивиш, казалось, все еще не понимала. Матье добавил:
– У меня будет немного денег.
Ивиш так и подскочила.
– А, значит, вот что! – изумилась она. И сухо добавила: – Это совершенно невозможно.
– Да нет же, – горячо сказал Матье, – это вполне возможно. Послушайте, во время каникул я отложу немного денег; Одетта и Жак каждый год приглашают меня провести август на их вилле в Жуан-ле-Пен, я там никогда не был, но нужно хоть раз им уступить. В этом году я туда поеду, это меня развеет, к тому же я немного сэкономлю... Не отказывайтесь с ходу, – живо сказал он, – это будет взаймы.
Он остановился. Ивиш поникла и зло посмотрела на него исподлобья.
– Не смотрите на меня так, Ивиш!
– Уж не знаю, как я на вас смотрю, но точно знаю, что у меня болит голова, – мрачно проворчала Ивиш. Она опустила глаза. – Спать я должна вернуться к себе.
– Прошу вас, Ивиш! Послушайте: я непременно найду деньги, а вы снова будете жить в Париже, только не говорите «нет»; умоляю, не говорите «нет», не подумав. Деньги не должны вас смущать, вы вернете мне долг, когда станете зарабатывать.
Ивиш пожала плечами, и Матье быстро предложил:
– Ну хорошо, пусть мне их отдаст Борис.
Ивиш не ответила, она запустила руки в волосы. Матье стоял перед ней истуканом, злой и
