Дьявол и господь бог

Гёц. Зачем?

Насти. Не знаю. Может, чтоб пробить воск, который залепил тебе уши.

Гёц. За твою голову назначена высокая плата. Бог предупредил тебя об этом?

Насти. Богу незачем меня предупреждать. Я всегда знал, чем кончу.

Гёц. Выходит, ты и впрямь пророк.

Haсти. Тут не нужно быть пророком. У таких, как я, только две возможности умереть: смиренные помирают с голоду, бунтарей вешают. С двенадцати лет каждому известно — смирится он или нет.

Гёц. Ну что же, бросайся предо мной на колени!

Насти. Зачем?

Гёц. Чтобы вымолить у меня пощаду, конечно! Разве бог не велел тебе этого?

Франц натягивает на Гёца сапоги.

Насти. Нет, у тебя нет милосердия. И у бога тоже. К чему молить тебя о милосердии? Когда придет мой черед, я и сам никого не пощажу. Никого!

Гёц. Тогда какого черта ты сюда пришел?

Насти. Открыть тебе глаза, брат мой.

Гёц. Какая чудесная ночь! Все ожило, все дышит. Сам господь шагает по земле, звезды падают с неба на мою палатку. Вот самая прекрасная из звезд — Насти, пророк и булочник. Пришел открыть мне глаза. Кто бы мог поверить, что небо и земля станут утруждать себя ради города, в котором всего двадцать пять тысяч жителей? В самом деле, булочник, а кто тебе докажет, что ты не стал жертвой дьявола?

Насти. Когда солнце светит в глаза, разве нужно доказывать, что на дворе день, а не ночь?

Гёц. Но если ночью предаешься мечтам о солнце, кто докажет тебе, что это на самом деле день, а не ночь? А что, если я тоже видел бога? Значит, солнце против солнца. (Пауза.) Все они у меня в руках, все! И та, кто хотела меня убить, и посланец архиепископа, и ты, король черни; перст господен предотвратил заговор, разоблачил виновных, больше того, один из служителей господа по его поручению принес мне ключи от города.

Насти (его голос зазвучал властно и отрывисто). Служитель господа? Кто он?

Гёц. Что тебе за дело, раз ты умрешь? Признай, господь на моей стороне.

Насти. На твоей? Нет. Ты не человек, избранный богом. Ты в лучшем случае трутень господен.

Гёц. Откуда тебе знать?

Насти. Люди, избранные господом, разрушают или строят, ты лишь сохраняешь все как было.

Гёц. Сохраняю?

Насти. Ты сеешь беспорядок, а беспорядок — лучший слуга установленного порядка. Предав Конрада, ты лишил рыцарей прежней силы, я ты ослабишь горожан, разрушив Вормс: кому от этого выгода? Великим мира сего. Ты служишь им, Гёц, и всегда будешь служить. Бедные становятся беднее, богатые богаче, а могущественные еще более могущественными.

Гёц. Значит, я делаю все наперекор самому себе. (С иронией.) Каков счастье, что бог послал тебя просветить меня. Что ты мне предложишь?

Насти. Новый союз.

Гёц. Новое предательство. Вот спасибо! Я к нему привык. По крайней мере останусь самим собой. Но с кем мне заключить союз, раз я не должен идти на сговор ни с горожанами, ни с рыцарями, ни с князьями. Мне просто неясно, с кем я должен заключить союз.

Насти. Захвати город, перебей богачей и священников, отдай город беднякам, подыми армию крестьян и прогони архиепископа — завтра вся страна пойдет за тобой!

Гёц (поражен). Ты хочешь, чтобы я присоединился к беднякам?

Haсти. Да к беднякам! К черни городов и деревень.

Гёц. Странное предложение!

Насти. Они твои естественные союзники. Если хочешь разрушать по-настоящему, если хочешь смести с лица земли воздвигнутые сатаной дворцы и церкви, разбить непристойные статуи язычников, бросить в огонь тысячи книг, распространяющих дьявольскую науку, если хочешь уничтожить золото и серебро, иди к нам! Без нас ты тратишь силы понапрасну, ты причиняешь зло лишь самому себе. С нами ты станешь бичом господним.

Гёц. Что вы сделаете с богатыми горожанами?

Насти. Мы отберем их имущество, чтобы одеть тех, кто наг, и прокормить тех, кто голоден.

Гёц. А с попами?

Насти. Мы отошлем их в Рим.

Гёц. А с аристократами?

Насти. Мы отрубим им головы.

Гёц. А когда мы прогоним архиепископа?

Насти. Придет время строить град господен.

Гёц. Что мы положим в основу?

Насти. То, что все люди равны, все люди братья, все люди в боге и бог в каждом. Святой дух говорит устами каждого. Все люди священники и пророки. Каждый может крестить, бракосочетать, благословлять и отпускать грехи. Каждый живет открыто на земле пред лицом всех, и каждый одинок в душе пред лицом бога.

Гёц. Боюсь, что в вашем городе люди разучатся смеяться.

Насти. Можно ли смеяться над тем, что любишь? Законом станет любовь.

Гёц. А кем стану я?

Насти. Ты будешь равен каждому.

Гёц. А если мне не по душе быть равным вам?

Насти. Выбирай — быть равным среди равных или лакеем князей.

Гёц. Это честное предложение, булочник. Только вот бедняки нагоняют на меня скуку. Им ненавистно все, что нравится мне.

Насти. А что же нравится тебе?

Гёц. Все, что вы хотите уничтожить: статуи, роскошь, война.

Насти. Ты просто одурачен. Луна ведь не твоя, а ты воюешь за то, чтобы аристократы могли ею наслаждаться.

Гёц (с глубоким и искренним убеждением). Но я люблю аристократов!

Насти. Ты? Ты их убиваешь.

Гёц. Да, я их понемногу убиваю, но у них плодовитые жены — рожают десятерых за каждого убитого мной. Не хочу, чтобы вы их всех перевешали. Зачем я стану помогать вам гасить и солнце и земные огни — наступит холодная ночь.

Насти. Значит, ты хочешь по-прежнему шуметь без толку и без пользы?

Гёц. Да, без пользы. Без пользы для людей. Но что мне до людей? Бог слышит меня, и я терзаю его слух, этого с меня довольно. Бог единственный достойный противник. Есть бог, я и прочие тени. Этой ночью я распну бога, убив тебя и еще двадцать тысяч; страдание господа бесконечно, а стало быть, бесконечен тот, кто заставляет страдать. Этот город будет сожжен, господь об этом знает. Ему сейчас страшно, я это чувствую. Его взгляд прикован к