Дьявол и господь бог

моим рукам, его дыхание касается моих волос, его ангелы плачут. Он, словно простой смертный, говорит себе: может быть, Гёц не осмелится. Плачьте, ангелы, плачьте — я осмелюсь! Сейчас я выступлю вопреки его страху и гневу. Этот город вспыхнет пламенем; душа господня — галерея зеркал, и отсвет пламени повторится в них миллионы раз. Вот тогда я буду знать, что стал настоящим чудовищем. (Францу.) Мою шпагу!

Насти (изменившимся голосом). Пощади бедняков! Архиепископ богат, ты можешь ради развлечения разорить его. Но мучить бедняков — сомнительное развлечение.

Гёц. О нет, это не развлечение.

Насти. А что же?

Гёц. У меня тоже есть своя миссия.

Насти. Молю тебя на коленях!

Гёц. Я думал, тебе запрещено умолять.

Насти. Нет никаких запретов, когда речь ждет о спасении людей.

Гёц. Мне кажется, пророк, что бог завлек тебя в ловушку.

Насти пожимает плечами.

Ты знаешь, что с тобой будет?

Насти. Знаю: пытка и виселица. Сказано тебе, я всегда знал это.

Гёц. Пытка и виселица... Пытка и виселица... Как это однообразно. Самое скучное в зле то, что к нему привыкаешь. Нужен талант, чтобы выдумать что-нибудь новое. Но сегодня ночью я лишен вдохновения.

Катерина. Дай ему исповедника!

Гёц. Кого?

Катерина. Ты не можешь послать его на смерть без отпущения грехов.

Гёц. Ты гений! (Насти.) Конечно, милый человек, я дам тебе исповедника! Исполню свой христианский долг. Я подготовил для тебя сюрприз. (Францу.) Пойди-ка отыщи того попа! (Насти.) Люблю, чтоб все было на самой грани... Хорошо ли, дурно ли? Не знаю... Теряешь рассудок...

Насти. О нет, поп меня не осквернит!

Гёц. Тебя будут пытать, покуда ты не исповедаешься ради твоего же блага.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Гeнрих.

Генрих. Ты не мог причинить мне больше зла, чем уже причинил. Отпусти меня.

Гёц. Что он делал?

Франц. Сидел в темноте, качал головой.

Генрих. Чего ты хочешь от меня?

Гёц. Есть для тебя работа по специальности. Женщину нужно тотчас же выдать замуж. А этому — отпустить грехи перед смертью.

Генрих. Ему? (Видит Насти.) А!

Гёц (притворно удивлен). Вы знаете друг друга?

Насти. Значит, этот служитель господа дал тебе ключ?

Генрих. Нет! Нет! Нет!

Гёц. Поп, тебе не стыдно лгать?

Генрих. Насти!

Насти даже не глядит на него.

Я не мог допустить убийства священников.

Насти не отвечает.

(Подходит к нему ближе.) Скажи, мог я допустить, чтобы их перебили? (Пауза. Поворачивается, идет к Гёцу.) Зачем ему исповедь?

Гёц. Его должны повесить.

Генрих. Тогда давайте быстрей! Только быстрей! Поищите ему другого исповедника.

Гёц. Ты или никто.

Генрих. Значит — никто. (Хочет выйти.)

Гёц. Эй!

Генрих останавливается.

Неужели ты дашь ему умереть без отпущения грехов?

Генрих (медленно возвращается). Нет, шут, нет. Ты прав. (Насти.) Стань на колени. (Пауза.) Брат, моя вина не падает на церковь. Ее именем отпущу я твои грехи. Может, ты хочешь, чтоб я покаялся при всех? (Ко всем.) Из лукавства и злобы я предал свой город, выдал жителей его на избиение, я заслужил всеобщее презрение. Плюньте мне в лицо. Только хватит болтать.

Насти не пошевельнулся.

Ты, солдат, плюнь мне в лицо!

Франц (веселым тоном, Гёцу). Плюнуть?

Гёц (добродушно). Развлекайся, сынок.

Франц плюет,

Генрих. Теперь — конец. Генрих умер со стыда, остался священник, первый повстречавшийся тебе священник. Перед ним ты должен преклонить колена. (После минуты ожидания с силой бьет его.) Убийца! Безумие унижаться перед тобой, когда во всем повинен ты один.

Haсти. Я?

Генрих. Да, да! Все по твоей вине! Ты разыгрывал из себя пророка... Теперь ты побежден, в плену, ждешь виселицы, а все, кто тебе доверился, умрут. Все! Ха! Ха! Ха! Ты говорил, что умеешь любить бедняков, а я не умею. А теперь видишь, что вышло? Ты причинил им больше зла, чем я.

Насти. Больше, чем ты, мерзавец? (Кидается на Генриха.)

Их разнимают.

Кто предал, ты или я?

Генрих. Я! Я! Но я никогда не пошел бы на это, если бы ты не убил епископа.

Насти. Бог повелел мне убить его за то, что он заставлял бедняков голодать.

Генрих. Бог? Неужели? Как это просто! Значит, бог повелел мне предать бедняков за то, что они хотели истребить монахов.

Насти. Бог не мог тебе повелеть предать бедняков: он за них.

Генрих. Если он за них, почему же их мятежи никогда не удаются? Почему он допустил, что и твой бунт привел к отчаянию? Ну, отвечай! Отвечай же! Не можешь?

Гёц. Вот она! Вот эта минута!.. Вот оно, смятенье и кровавый пот. Как прекрасно смятенье! Как мне нравится твое лицо! Гляжу и вижу: двадцать тысяч умрут. Я люблю тебя. (Целует его в губы.) Слушай, брат мой! Еще не все сказано: да, я решил взять Вормс, но если бог на твоей стороне — что-нибудь еще случится, что может мне