Какой швейцар имел собственный дом на Виноградах, как дед Бубеничека, и какой швейцар мог бы приобрести первый в Праге «мерседес», как это сделал отец Бубеничека? Вышибала – это своего рода церемониймейстер, говаривал Вацлав Бубеничек, размышляя о своем общественном положении.
– Но ведь вы уже с нею разошлись, – скорее констатировал, чем спросил Бубеничек.
– Разошлись, – кивнул я.
– Но как же тогда…
Сообщение, появившееся в понедельник, было лаконичным. В субботу трагически погибла Зузана Черная. Вот и все. Но пол-Праги наверняка узнало об этом еще в воскресенье. Не от меня. Только далеко за полночь ребята из угрозыска отпустили меня спать, да еще были столь любезны, что отвезли прямо домой. Домой, в мою однокомнатную квартиру на Петршинах. Я проглотил таблетку и проспал все воскресенье. На всякий случай даже телефон отключил.
– Я еще не успел вернуть ей ключи.
– Ага, – понимающе протянул Бубеничек. – Да, не повезло тебе. То есть не везет, – поправился он.
– В каком смысле?
– Но ведь это ты нашел, – невинно сказал Бубеничек. – Зрелище не из приятных.
– Что верно, то верно, – согласился я.
Сколь часто подобное зрелище приходилось видывать самому Бубеничеку, я на всякий случай уточнять не стал.
– Хорошая была певица, – сказал Бубеничек и с отвращением скривился, когда очередная волна децибелов сотрясла стену, – и могла стать отличной. Еще когда только начинала, так, бывало, заходила сюда на джаз-вечера.
Бубеничек прикрыл глаза и меланхолично вздохнул:
– Слышал бы ты ее тогда! Это было… – он начал загибать пальцы, а потом махнул рукой. – В общем, давно… Как-то она тут пела со стариком Фирмановым… Да, было дело… Но только ты тогда нечасто сюда заглядывал.
Тогда, пять лет назад, я и впрямь нечасто заглядывал в «Ротонду». В те годы образовалась элита чешской поп-музыки, в которую я не попал. Она-то и ходила в тогдашнюю «Ротонду».
– А ты играешь у Камила? – спросил Бубеничек, и его тон не оставлял никаких сомнений в том, что он невысокого мнения обо мне. Равно как и о Камиле. Ибо этот доморощенный художник был душою и телом предан джазу, и среди легенд пражского музыкального полусвета достойное место занимала история о встрече Бубеничека с Армстронгом. Когда старик Луи приехал в Прагу и стало известно, что на другой же день вечером он посетит «Ротонду», Бубеничек явился на службу уже с утра в невероятно торжественном черном костюме и с чемоданом, полным боксерских трофеев, которые он якобы развесил, отдраив до блеска, не только в своей каморке, но и по всей «Ротонде». Не знаю, оценил ли их Армстронг по достоинству, но известно, что Бубеничеку доверили держать приветственную речь, и потом, когда веселье было уже в разгаре, он угощал всех знакомых шампанским, да и сам изрядно напился. Говорят, в первый и последний раз в жизни.
– Каждый зарабатывает, как может, – сказал я неохотно. Как раз сегодня у меня не было особого желания пускаться в рассуждения о своей судьбе.
– Это верно, – примирительно подхватил вышибала, заметив мое раздражение. – Ибо сказано, – добавил этот образованный самоучка, – что только тем псы живы, что едят. Только тем они и живы, – повторил он многозначительно.
– Премного благодарен.
– Да я не тебя имел в виду, Честик, – заулыбался Бубеничек. – Слышишь?
Он показал на сотрясающуюся стену, и я кивнул.
– Слышу.
Не слышать было нельзя.
– Эти детки действуют мне на нервы.
Я кивнул. Просто еще раз кивнул, хотя в другое время охотно бы потрепался об этом с Бубеничеком. Но я пришел не за тем.
– Да, так чего ты пришел-то? – спросил Бубеничек, словно читая мои мысли.
Я неопределенно пожал плечами:
– А что мне оставалось, сидеть дома, уставясь в стенку?
– Да, – согласился Бубеничек, – понимаю. Минут через пятнадцать они кончат. Потом мы сможем посидеть. Может, кто-нибудь зайдет.
– Хорошо, – сказал я, – это то, что надо. – И как бы между прочим спросил: – А Колда тоже зайдет?
Богоушек Колда был тромбонистом из Зузаниного ансамбля.
– Может быть, – сказал Бубеничек, не моргнув и глазом, – может быть. Он каждый день здесь. И Бонди с Добешем.
Добеш, шеф Зузаниного ансамбля, самый удачливый из нас, врбовских сироток.
– Это то, что надо, – повторил я.
Мы помолчали. При этом Бубеничек поглядывал на меня с нескрываемым интересом. Наконец не выдержал и спросил:
– А зачем они тебе?
