еще сильнее.
– Я так не говорил, – возразил я.
– Еще бы, – сказал капитан, – да вы ее должны были люто возненавидеть. Признайтесь, пан Бичовский…
– Не возьму в толк, зачем к этому снова возвращаться, – ответил я неохотно. – Я рассказал вам все о наших с Зузаной взаимоотношениях. Все как было. Почему же сейчас…
– Эти два дня мы не сидели сложа руки, пан Бичовский.
– Знаю. И еще знаю, что вы посадили Колду. Почему же…
Капитан меня перебил.
– Вас кто-то разыграл, молодой человек… Пана Колду мы вовсе не посадили, как вы это называете. Наоборот!
– То есть как наоборот? – непонимающе пробормотал я.
– Допейте свой кофе, – сказал капитан, – время – чрезвычайно драгоценная вещь, а нас с вами ждет еще масса дел. Вам известно, что такое очная ставка?
Допив кофе, я почувствовал, как сжался мой желудок, и извлек из кармана сигарету.
– Не стоит, – остановил меня капитан. – Расплатимся. У меня в кабинете тоже есть пепельница.
18
Мы с Колдой сидели почти рядом на стульях, капитан – напротив, за столом, а у окна, возле низкого столика, склонился над машинкой верзила, который снимал с меня показания в ночь с субботы на воскресенье.
– Продолжайте, – произнес капитан, обращаясь к Колде.
На Богоуше не оказалось полосатой одежды, к которой не положен галстук. Он был хорошо выбрит, опрятен и одет с присущей ему продуманной элегантностью.
– Это, собственно, все, – сказал Колда и виновато поглядел на меня. Я снова увяз по самые уши. Колда показал, что после ухода Бонди он оставался у Черной примерно полчаса и около семи тоже ушел. И если бы только это…
– Ну, что скажете, пан Бичовский?
Что мне сказать! Кошмарнее всего то, что Зузана, по словам Колды, попросила его остаться. На весь вечер. Дожидаться моего появления. Якобы боялась быть со мною наедине. И это мог подтвердить Бонди. Она сказала это еще при нем. Как там вчера вечером говорил Гертнер? Женщины – темные лошадки.
– Но это же полнейшая бессмыслица, – возразил я беспомощно. – В субботу я вам выложил все начистоту.
– И только по рассеянности забыли упомянуть, что Черная вас боялась!
У Колды, по мнению капитана, было безупречное алиби. Начиная с семи и вплоть до полуночи. Три человека, на которых он сослался, допрошенные поодиночке, не преминули засвидетельствовать это. Потому Колду и задержали в понедельник допоздна. Проверяли его алиби.
– Я не мог у нее остаться, – понурясь, говорил Колда, – то есть если бы знал…
– Причем Черная, очевидно, имела какие-то основания для страха, – повернулся ко мне капитан. – Может быть, вы ей угрожали? Только больше не пытайтесь мне втолковать, – он постучал по папке, что лежала на столе, – будто собирались провести приятный вечерок, оживляя его игрой на скрипке, ладно?
– Но когда я пришел к Зузане, дверь была заперта, – сказал я невпопад.
– Это верно, – ответил капитан. – Кстати, других ключей, помимо ваших, в квартире не найдено.
– Вот видите, – отчаянно защищался я. – А у Зузаны ведь были свои! Где же они?! Я… слушайте, а что, если убийца… как-никак он должен был запереть за собой! Он их и взял. У меня была только моя связка.
– Пан Бичовский, – с состраданием сказал капитан, – это для вас слишком слабая зацепка. Другие ключи вы могли просто выбросить. Время на это у вас было.
– Я могу уйти? – спросил Колда.
Грешный кивнул.
– Можете, только скажите коллеге, – указал он на верзилу, – где вас можно найти. На случай, если понадобитесь нам.
– Значит, сегодня вечером я буду в «Букашке», – озадаченно начал вспоминать Колда, – утром…
– Да нет, – прервал его верзила, – нас интересует только, не выедете ли вы в ближайшие дни из Праги. Сможем ли мы застать вас по вашему адресу. – Он начал перебирать бумаги перед собой.
– То есть дома? – сообразил Колда. – Ну да. На этой неделе вся группа будет безвылазно в Праге.
– Этого вполне достаточно, – сказал верзила, и Богоушек Колда с облегчением поднялся со стула.
– До свидания, – попрощался он вежливо сначала с верзилой, а потом с капитаном. Меня он не удостоил вниманием.
– И что бы вам не признаться, – через какое-то время произнес капитан. – Вам не кажется, что это было бы самое разумное?
– Не знаю, – ответил я, – что вы тут усмотрели разумного, только в смерти Зузаны я не виноват.
