вашим ли Ватсоном?
– Вы о моей жене?
Капитан кивнул.
– Нет, – замотал я головой, – а что касается Геды и Ватсона… так Ватсон – это скорее я.
– Не прибедняйтесь!
Кто повторял мне это до бесконечности? Конечно, Зузана. Пока я это хорошо помню, но буду ли помнить через десять-пятнадцать лет?
Молодая мать склонилась над коляской:
– Станешь плохо себя вести – отдам тебя вон тому дяде!
А действительно, что это я прибедняюсь? В худшем случае еще сгожусь как пугало для маленьких детей. И я кисло улыбнулся молодой мамаше.
Мне всегда не по себе, когда доводится проходить мимо юридического факультета. Вполне понятное ощущение. Может быть, если бы мама не умерла, я бы доучился. Чтобы не огорчать ее. Хотя юриспруденция меня ничуть не занимала. К философскому факультету я подошел с двадцатиминутным опозданием. Мне было совершенно безразлично, ждет меня навязчивое веснушчатое создание или нет. Оно ждало.
– Привет, – сказал я.
– Целую ручки, – ответила она.
Мы помолчали.
– Вот, – сказал я.
– Джентльмены обычно извиняются, если опаздывают на свидание, – изысканно попеняла мне Яна.
– Разве? – удивился я. – А леди не извиняются?
– Есть такие, которые не опаздывают.
– Ну, значит, мне всю жизнь не везло… Знавал только таких… – тут я запнулся. К примеру, Зузанка. Что объяснишь этой девочке?…
– Интересно, куда ты меня поведешь? – любопытствовала Яна.
Кажется, она обманулась в своих ожиданиях; когда я молча завернул в кондитерскую, у нее вытянулось лицо.
– Ты что?
– Почему сюда?
– Потому что я на десять лет старше, и у меня с этой кондитерской связаны кое-какие воспоминания, – сообщил я загадочно. Она больше не протестовала.
Отыскать свободный столик оказалось не так-то просто. Кондитерская была невелика, и к полудню ее всегда заполняли старушки. Вот и на этот раз…
У каждого столика стояли четыре стула. В конце концов мы подсели к бабуле, читающей с помощью лорнета «Сельскохозяйственную газету». Перед бабулей была пустая тарелочка и недопитая чашка кофе.
– Эта вроде бы скоро отвалит, – шепнула мне Яна.
В свои девятнадцать она еще могла не знать, что старушка, погруженная в проблемы сельского хозяйства, способна отвалить часа через два.
– Вы не возражаете?
Такой вопрос был предписан правилами хорошего тона. Старая дама опустила ворох газет, скрепленных деревянной планкой, и отвела лорнет.
– Ах, пожалуйста, – воскликнула она любезно.
Только я помог веснушчатой надоеде снять пальто и мы сели за столик, как появилась официантка.
– Девушке грог, – заказал я, – а мне можно сухой мартини.
– Его нет, – официантка покачала головой. – Вермут?
– Давайте, – согласился я.
– А грог, – седая официантка улыбнулась, – грог без воды?
Она помнила меня. И в ее улыбку закралась грусть. На сей раз рядом со мной была не Геда. Мои воспоминания… Мои сентиментальные воспоминания…
– Как это… без воды? – удивилась Яна.
– Обычный грог. – И я послал официантке ответную улыбку.
Сюда мы ходили с Гедой в наш первый год. Сидели здесь вместе над учебниками. И навсегда остались преданы этой кондитерской. Из какого-то суеверного чувства благоговения, что ли. Хотя меня это потом стало раздражать. Но я твердо знал: если спустя столько лет мне когда-либо и удавалось доставить Геде настоящее удовольствие, так это когда я звал ее сюда. Удовольствием, однако, это было лишь для нее.
Раскусила ли нас седая официантка? Скорее всего – да, хотя, может быть, и нет, ведь все те годы мы могли ей казаться не более чем скучающей супружеской парой. А Геда всегда заказывала чистый горячий ром. В последнее время, правда, пани редактор Маркова пила не простой, а импортный «Кей».
