– Я не хочу, мэм, – ответила Энни, закусив нижнюю губу:
– Прошу тебя, пожалуйста, – сказала Изабель. – Это только на время – пока мы будем делать эту серию работ. – Она ласково потрепала Энни по плечу.
На следующий день Изабель попросила Энни запереть мальчика в чулане.
– Я буду делать из него ангела, и мне нужно, чтобы у него во взгляде было выражение легкого отчаяния.
– В чулане? – Энни бросила взгляд на бледного ребенка в углу студии.
– Это лучшее средство. Я проверяла!
– Хорошо, что вы меня не запирали в чулане.
– С тобой это не нужно, Мэри!
Мэри. Это имя действовало на нее, как удар хлыста.
– Надолго? – спросила она.
– Часа на два.
– Два часа, – с сомнением произнесла Энни, вспомнив чулан, где запирала ее миссис Гилби.
– Подействует! Поверь мне! Иди сюда, Гус, сейчас Мэри отведет тебя в дом.
– Ты можешь изобразить легкое отчаяние во взгляде? – спросила его Энни, когда они вышли из студии.
– Что, мисс? – вытаращил глаза Огастес.
– Раз так, то надо будет потренироваться. Пойдем туда, где никто нас не увидит, – сказала Энни.
Она взяла малыша за руку и увела его на берег пруда.
– Ну вот, мы посидим здесь и потренируемся, пока ты не научишься изображать во взгляде легкое отчаяние. А потом мы вернемся к миссис Дашелл и скажем ей, что ты сидел в чулане.
– Зачем это, мисс? – удивился мальчик.
– Ах, если бы я сама это знала! – ответила Энни.
После часового сидения на берегу пруда на лице мальчика появилось выражение глубокой скуки, которое вполне могло бы сойти за искомое выражение легкого отчаяния.
– Ну вот и замечательно, – сказала Изабель, когда они вернулись в студию. – Как раз то, что надо! Ты не сердишься на Мэри?
– Нет, – ответил Гус.
Энни пообещала ему пирог с вареньем по окончании сеанса. Он думал теперь только об этом и готов был вытерпеть все, что угодно. Теперь пирог был для него целью, а все остальное – не более чем путем к этой цели.
– Понимаю, – кивнула Изабель, которой не нравилось, когда Энни на нее сердилась. – Разве ради того, чтобы создать настоящее произведение искусства, не стоит принести такие скромные жертвы?
– Я сама – произведение искусства, – ответила Энни.
Она уже почти не боялась Изабель.
– Мне идти к вам, мисс, или сесть на пол? – спросил Гус. – Я забыл, как глядеть! – вдруг переполошился он, решив, что теперь его обязательно лишат пирога.
В его взгляде появилось самое настоящее отчаяние.
– Отлично! – воскликнула Изабель, бросаясь к камере. – Стой там, где стоишь!
Когда через много лет Энни будет возвращаться мыслями в этот день, она уже не вспомнит ни свою обиду на Изабель за то, что она называла ее Мэри, ни то, как она приказывала ей запереть мальчика в чулане. Она забудет даже, каким прекрасным – ясным и солнечным – был этот день. Память Энни сохранит только ощущение бесконечного, всеобъемлющего счастья.
– Смотри на меня так, как будто любишь меня!
– Ангел – это очень хорошо, – сказала Энни, приспосабливая крылья из гусиных перьев к рукам Гуса.
– Это не значит, что я умер?
– Нет-нет! Ангелы – это такие крылатые духи, – объясняла Энни малышу. – Господь посылает их, чтобы они исполнили его волю, и они летят по небу, как птицы.
– Я большой! – Довольный ребенок взмахнул крыльями перед зеркалом. В таком обличье он вполне мог сойти за орла.
Они находились в спальне Эльдона, где было самое большое зеркало в доме. Мальчик мог увидеть себя в нем целиком.
– А как они одеты, мисс? – спросил он, разглядывая себя в зеркале. – Разве так, как люди?
– Резонный вопрос, – усмехнулась Энни. – Не знаю, что и ответить, – наверное, придется спросить у фотографа. Вот что – постой пока здесь и полюбуйся на себя, а я схожу к миссис Дашелл и спрошу, как надо тебя наряжать дальше.
Оставив малыша перед зеркалом, Энни спустилась вниз и вышла в сад.
