– Эта ерунда, – проворчал Питер, обеими руками держа руль, сгорбившись над ним и прищурив глаза, – туман.
– Почему ты не включишь противотуманные фары?
– У нас их нет.
– Ну тогда включи обогреватель. Мне холодно.
– Обогреватель не работает.
Прежде чем поджать под себя ноги и снова перевести внимание на дорогу, она бросила на Питера тревожный взгляд. Насколько Элизабет могла видеть – а видела совсем немного, – они ехали одни. Ни впереди, ни сзади фары машин не светились. Девушка посмотрела на часы. Половина четвертого. Чуть больше двух часов назад им удалось пересечь границу, и, хотя Элизабет боялась, все прошло гладко. Приближались выходные, у таможенников было полно работы, поэтому, едва просмотрев документы молодых людей, они тотчас же велели им двигаться вперед, стараясь побыстрее разобраться с длинной вереницей машин.
– Где мы? – спросила Элизабет, сообразив, что спала примерно полчаса.
– Только что выехали из Гренобля.
– Мы все еще на автостраде?
Не сводя с дороги глаз, Питер покачал головой:
– Автострада кончилась несколько миль назад. Теперь мы едем по семьдесят пятому шоссе. По-моему, – добавил он.
– Что значит, по-твоему? Разве ты в этом не уверен?
Казалось, обычное спокойствие изменило Питеру.
– В таком тумане я могу лишь догадываться.
– Неужели ты не заметил каких-нибудь знаков?
– Минут двадцать пять назад я видел знак: двенадцать километров до Лаффре. Так что скоро узнаем, туда мы едем или нет.
Элизабет почувствовала, как у нее заныло под ложечкой.
– А если не туда?
Питер подбадривающе улыбнулся ей:
– Как там в знаменитой американской поговорке: «Перейдем мост, когда доберемся до него»?
Элизабет взглянула на спидометр: хоть он работает. Машина ползла, как черепаха; двадцать пять миль в час. Да с такой скоростью они доберутся до Канна не раньше будущей недели!
– Мне холодно, – пожаловалась Элизабет, заворачиваясь в легкий синий кардиган.
Питер взглянул на нее.
– Хочешь достать что-нибудь из чемодана?
– Это самое теплое, что я захватила.
– Здорово! – Подогнав машину к обочине, Питер притормозил, снял кожаную куртку и протянул ее Элизабет. – А ну-ка, надень. – Затем он вышел из машины, открыл багажник и вернулся в лыжном свитере с ярким красно-серым узором. – Проголодалась? – спросил юноша.
Застегнув куртку, она кивнула. Тогда Питер достал с заднего сиденья два толстых сандвича – французскую булку с салями и сыром, которые купил в городе перед тем, как заехать за Элизабет. – Если хочешь пить, у нас есть бутылка минералки, а еще два яблока и шесть батончиков – твои любимые, с фундуком.
Элизабет принялась за сандвич. Утром у нее от волнения совсем не было аппетита, теперь же, несмотря на тревогу из-за непредвиденной задержки в пути, девочка умирала от голода. Пока они ели, Элизабет украдкой следила за Питером, который время от времени пристально вглядывался в туман – как будто мог его рассеять.
– Ты боишься? – спросила она.
Питер пожал плечами.
– Да нет, нисколько. Но я волнуюсь. Радио сломано…
– Ах, еще и радио сломано?! – в негодовании воскликнула Элизабет. – В этой машине хоть что-нибудь работает?
– Мотор работает. Скажи спасибо и за это. В любом случае без радио мы никак не узнаем, когда поднимется туман. А если это случится не скоро, мы не успеем попасть в Канн и вернуться в школу утром во вторник.
– Что ты такое говоришь?
– Я говорю, если мы не увеличим скорость, придется возвращаться в Монтре. Тебя могут только отстранить от занятий, а в «Форвиле» совершенно железные правила. Если во вторник обнаружат, что меня нет через два часа после переклички, я исключен.
Элизабет ничего не ответила. Питер прав. Как бы сильно ей ни хотелось попасть на фестиваль, в таких условиях она не могла требовать от юноши продолжать путь. Кроме того, теперь, когда их, словно пеленой, окутывал густой туман, Элизабет овладел страх.
– А может, остановимся в ближайшей деревеньке и выясним, где мы? – предложила она.
