нам, потому что господь может творить свою волю и через многих и через немногих».
В этом отрывке, — продолжал Лейнгарт, — заключалась важная военная информация о подходах к Мичмашу. Начальник штаба прочёл дальше о том, как Ионфан поднимался по склону, пока вместе с оруженосцем не вышли на высоту. Спавшие филистимляне проснулись. Они решили, что их окружила армия Саула, и бежали в беспорядке. Тогда на них напал Саул вместе со всей своей армией. Согласно библии это была его первая победа над филистимлянами.
Начальник штаба разбудил командира бригады и показал ему библию. «Этот горный проход, — сказал он, — эти скалы и высота, возможно, всё ещё существуют». Командир согласился. Посланные разведчики сообщили, что проход находится точно там, где сказано в библии, и что высота над Мичмашем ясно видна в лунном свете. «Мало что изменилось в Палестине, — сказал командир бригады, — за все эти века».
План штурма был немедленно изменён. Вместо всей бригады командир послал против спящих турок одну роту. Несколько часовых, которые встретились роте, были бесшумно сняты, и библейская высота была достигнута без всяких происшествий. Перед зарёй турки проснулись, как когда-то проснулись филистимляне, и, думая, что их окружили, «рассеялись»…
Учитесь черпать информацию повсюду, — заключил свой рассказ Лейнгарт, — и вы обратите в бегство филистимлян…
Трое специалистов по России почти неотлучно находились при Полонски. Его экзаменовали на знание русского языка, русских обычаев. Перед ним расстелили карту Москвы без всяких обозначений и попросили указать наиболее известные площади, улицы, театры, музеи, исторические памятники, а также наиболее рациональный способ добраться до них городским транспортом. Особый текст был посвящён правилам уличного движения в Москве.
Убедившись, что Полонски подготовлен в школе по этим вопросам хорошо, перешли к изучению подробнейшей биографии Ганса Кушница.
Полонски доказал, что память у него превосходная. Через два дня он уже бегло пересказывал основные жизненные этапы своего оригинала, называл имена родителей, родственников, друзей, описывая их внешность и привычки. Десятки раз перед ним прокручивали плёнки с изображением Кушница, и Полонски копировал его манеру ходить и улыбаться. Впрочем, никто из работавших с ним натовских разведчиков не называли его Юзеф Полонски. Теперь он звался Ганс Кушниц.
Несколько раз ему показывали и самого Ганса. Правда, двойник видел его из соседней комнаты, через стекло в степе. Один из сотрудников беседовал с Кушницем, а Полонски наблюдал. Кушниц выглядел растерянным и подавленным. Систематический допинг окончательно вывел его из душевного равновесия. Воля его была парализована. Он был покорен и тих.
Кларк не отходил от своего агента ни на шаг. Он подробно объяснял ему, как вести себя в России, как держаться в общественных местах, в учреждениях и на протокольных мероприятиях.
В заключение договорились о способах связи. Инструкции Полонски будет получать через передачи «Свободной Европы». Несколько закодированных фраз в передаче последних известий. Один раз в две недели по пятницам в 18 часов 05 минут по московскому времени. Для отправки сообщений в Западный Берлин на Новодевичьем кладбище существовал тайник — богатое надгробие; на могиле купца. Кларк ознакомил Полонски с фотографией этого надгробия и на специальном плане кладбища указал его расположение… Из тайника информация будет передана в Западный Берлин…
В воскресенье Полонски уже галл готов, и ему были переданы документы Ганса, ключи от его квартиры, костюм и другие личные вещи, взятые с квартиры тётки Гертруды. Один из сотрудников, делая последнее сличение между оригиналом и копией, обнаружил у Ганса маленькую родинку на виске, которую как-то впопыхах не заметили при первых осмотрах. Пришлось срочно разыскивать хирурга по пластическим операциям и к часам двенадцати ночи у Полонски на виске сделали искусственную родинку.
В понедельник рано утром Полонски, теперь Ганс Кушниц, выехал в Восточный Берлин.
— Ну что же всё-таки нам делать с оригиналом? — спросил Кларк Лейнгарта при очередной встрече. — Насколько мне помнится, сэр, вы обещали подумать о его судьбе.
— Ах, да, да, — согласился Лейнгарт, — припоминаю. По моему, дорогой Кларк, этот человек невменяем.
Кларк с удивлением посмотрел на шефа: уж не шутит ли. Но серое лицо Лейнгарта было серьёзно.
— Ну, посудите сами, Кларк. Мы предлагали ему деньги, огромные деньги, паспорт любой страны по окончании операции, мы хотели обеспечить его будущее — и он всё отверг. Согласитесь, что нормальный человек так поступить не может.
— Пожалуй, сэр, — осторожно согласился Кларк.
— А как он ведёт себя сейчас?
— Он очень подавлен, сэр.
— Вот видите, — встрепенулся Лейнгарт, — это только подтверждает мои догадки. Я бы на вашем месте, Кларк, обратился к помощи психиатров. Этого человека надо лечить. Мы должны, Кларк, поступить с ним гуманно, хотя он и не оправдал наших надежд.
— Но, сэр… — начал было Кларк.
— Разве, Кларк, — перебил Лейнгарт, — трудно найти специалистов, которые поймут наше затруднение.
— Думаю, что нет, сэр.
— Вот и прекрасно. И, пожалуйста, не скупитесь на гонорар.
— Слушаюсь, сэр.
Так была решена участь настоящего Ганса Кушница. Через несколько дней его перевезли во Франкфурт-на-Майне и поместили в частную клинику. Врачи согласились с заочным диагнозом Лейнгарта. У Кушница признали тяжёлое расстройство психики.
Глава третья
Кто он?
— И всё-таки, как это могло случиться? — в который раз спрашивал начальник специальной группы контрразведки Анатолий Васильевич Петраков. — Каким же образом англичанам удалось получить сведения о работе над новой антиракетой?
Анатолий Васильевич медленно прохаживался по кабинету, вертя в руках шариковый карандаш. Полковнику Петракову было за сорок, из коих семнадцать он проработал в органах контрразведки. Плотно сжатый рот и сросшиеся на переносье брони придавали его облику суровость и даже некоторую неприступность. Многие в управлении считали Петракова человеком суховатым, с трудным характером. В его присутствии как-то не располагало потрепаться, скажем, о последнем хоккейном матче — или поделиться свеженьким анекдотом.
Кроме работы Петраков питал слабость ещё только к своей пятилетней дочке. Всё свободное время полковник отдавал этому белокурому существу с бантиками в косичках. С ней он ходил на хоккей, с ней проводил отпуск, с ней появлялся иногда в клубе — во время праздничных утренников. Казалось, все его душевное тепло ушло на эту худенькую, светлоголовую девочку.
— Попробуем, Анатолий Васильевич, проанализировать всё сначала, — предложил стоявший у окна сотрудник отдела Сергей Николаевич Рублёв, высокий молодой человек лет двадцати семи. Скрестив на груди руки, он покусывал нижнюю губу, что бывало с Рублёвым, когда мысль его напряжённо работала. — На минуту допустим, что эти сведения попали к англичанам даже не от их агентуры, а от наших друзей. Попали случайно. Знаете, как это бывает? Иногда нашим доброжелателям хочется подчеркнуть мощь Советского Союза, и они приписывают ему то, чем он иногда и не располагает. Так порой рождаются слухи.
— Нет, Сергей Николаевич, — продолжал Петраков, — этот вариант исключён. Почитайте-ка внимательно статью в «Дейли миррор». Там прямо сказано: состоялось очередное совещание. Значит, у
