Сегодня на приёме такой предлог был найден.
…Возвращались с приёма в той же «Волге», когда вспыхнули уличные фонари.
— Ну, как ваши зубы, молодой человек? — Штрассер говорил с сильным акцентом.
— О, благодарю вас. Всё в порядке. Анальгин — прекрасное средство. Мне посоветовал Пауль.
— О, Пауль, как говорят русские… — толковый малый.
Все засмеялись. И польщённый Рудник тоже.
Штрассер, добродушный толстяк, в прошлом офицер танковой роты в корпусе Роммеля. Из Африки он вывез астму и ненависть к гитлеризму. После госпиталя его направили на Восточный фронт. Под Минском Штрассер сдался в плен и стал активным участником антифашистского движения, а после войны — членом Социалистической единой партии Германии.
В Москве Штрассер жил уже семь лет. Охотнее всего он говорил о своих девочках-близнецах. И ещё о театре. Штрассер не пропускал ни одной премьеры. В московских театрах у него было много друзей и знакомых.
— О, я давно хотел побывать во МХАТе, — сказал Штрассеру Кушниц, когда их познакомили на приёме в посольстве ГДР.
— Это нетрудно сделать. Я иду в пятницу. Если вы свободны…
Кушниц был свободен. В ближайшие вечера он прочитал несколько монографий по театру. Когда в пятницу они отправились на премьеру, им со Штрассером нашлось о чём поговорить. Они стали друзьями. Штрассер с удовольствием приглашал Кушница домой. Они пили чай и говорили о театре. Вернее, говорил Штрассер, а Ганс слушал. Он надеялся, что со временем станет своим человеком в доме Штрассера и сможет спокойно, не таясь, видеться с Рудником. Такие встречи особенно были ему необходимы в экстренных случаях.
Ганс Кушниц разработал целый план, который подробно рассматривал даже такие мелочи: что Рудник должен говорить в первый вечер знакомства, что в последующие дни, как ему, Руднику, при этом следует одеваться, что заказывать в ресторане и тому подобное. Вспоминая пункты инструкции, Рудник усмехался: стоило такой огород городить, хотя всех и делов-то познакомиться с бабой. Будто ему впервой! Может обойтись и без ихней науки. Но, видать, так уж у них там принято. Рудник не стал спорить с Кушницем: если им так нравится — пожалуйста.
Рудник каждый вечер около шести часов подворачивал к высокому сероватому зданию с мраморным цоколем и зашторенными окнами. В начале седьмого высокие тяжёлые двери из морского дуба распахивались: из них выплёскивался густой, гомонящий, торопливый человеческий поток. Он тёк по асфальтированной аллее между шеренгами лип, затем дробился на ручьи и ручейки и, словно у каменистого порога, бурлил у троллейбусной остановки.
Рудник ставил машину у обочины, не напротив института, а за квартал от него, и, поигрывая ключами от машины, шёл к троллейбусной остановке, всматриваясь в лица людей. Они с Кушницем решили единодушно: она должна быть не очень молода, безусловно, одинока и, желательно, недурна собой.
— Вы должны сказать, — наставлял Кушниц, — что это ваша личная машина. Женщины в возрасте обычно любят солидных людей.
— Ну а вдруг она меня уличит? Насчёт машины?
— Что значит уличит? Искусство обманывать есть альфа и омега нашего ремесла. Уличит! — фыркнул Кушниц. — За то вам и деньги платят, чтобы не уличили…
Рудник обиделся. Сердито посмотрел на своего собеседника: этот пижон из-за кордона его раздражал своим апломбом. Но всё же смолчал. Единственно, чему он обучился в жизни, — покоряться тем, кто выше рангом и сильнее.
К зданию института он подъезжал много раз, пока не остановил свой выбор на женщине, которая соответствовала избранному ими типу. Ей было под сорок, невысокого роста, в платье, усеянном крупными ромашками, в белых босоножках, аккуратно причёсанная, будто бы только от парикмахера. «Так тщательно в этом возрасте следят за собой только одинокие женщины», — отметил про себя Рудник. На её лице не было той будничной озабоченности, которую он читал на лицах многих».
Обычно она садилась в троллейбус и тут же раскрывала книгу. И Рудник представлял себе, как приходит она в свою однокомнатную квартиру, готовит нехитрый ужин (небось на ночь пьёт кефир) и усаживается в кресло перед телевизором. Возможно, часами судачит по телефону. Наверняка была замужем и хотела бы выйти ещё раз, но боится нарушить привычный уют и размеренность быта.
Но в этот вечер она торопилась. Металась в поисках такси. Рудник кинулся к машине и быстро, как только мог, притормозил у обочины рядом с ней.
— Вам куда? — Он постарался, чтобы его голос звучал безразлично.
— В Тушино. Я заплачу, — сразу же добавила она, явно боясь, что он откажется ехать так далеко.
— Надо же, — усмехнулся Рудник, — нам по пути. — Он открыл дверцу заднего сиденья.
Рудник вёл машину как бог. По дороге выяснилось, что едет она в гости, на новоселье к подруге, что сама живёт в центре, что она просто не представляет, как можно жить в таком отдалённом районе.
Когда Рудник, высаживая её, предложил встретиться, она смутилась и ответила категорическим отказом. Это его не обескуражило. Ромашку, как условно он называл эту женщину, необходимо было приручить.
Теперь Рудник почти каждый вечер подъезжал к институту, отыскивал в толпе знакомую, аккуратную фигуру. Ромашка всякий раз удивлялась его появлению и смущалась. Однако она с явным удовольствием садилась в «Волгу». Он подбрасывал её к дому. Ему не нужно было даже навязываться с расспросами: она охотно рассказывала о себе, что была замужем, давно разошлась, детей нет. Работает «в ящике» старшей лаборанткой.
— Работа и дом. Вот и вся жизнь. Разве иногда выберешься в гости к родственникам или подружкам. Поболтаешь, душу отведёшь, вроде какое-то разнообразие.
— Такая женщина — и одна? Не верю. Куда же смотрят мужчины?
— Только не в мою сторону, — рассмеялась она, явно польщённая.
Он пригласил её в ресторан. Она охотно приняла приглашение.
В ресторане «Прага» Рудник изображал щедрого поклонника. Стол украшали чёрная икра, коньяк и шампанское. Солидная сумма счёта произвела на неё сильное впечатление.
— А вы, оказывается, мот, — заметила она шутливо. И Рудник услышал интонацию женщины, привыкшей считать каждую копейку своей небольшой зарплаты.
В этот вечер захмелевшая Лида много смеялась и говорила без умолку. Её порозовевшее лицо было очень привлекательно. И Рудник впервые взглянул на неё как на женщину.
— А ведь она в самом деле ничего. — И обрадовался при мысли, что ему предстоит приятная связь. В успехе он теперь не сомневался.
И действительно, в тот же вечер он остался у неё ночевать.
Глава пятая
Тайник
Холостяцкое положение Рублёва повергало в недоумение его родственников и знакомых. «Как же так могло случиться?» — удивлялись они. «Да всё было как-то некогда», — шутливо отвечал Сергей. И это действительно было так. Вначале институт международных отношений, увлечение языками, которые отнимали у него почти всё время, потом работа в управлении, возня с новой квартирой. Сколько Сергей себя помнил — ему всегда не хватало времени. Да и к женщинам он относился всегда серьёзно: не любил интрижек — они казались ему пустой тратой времени.
У Рублёва было четыре сестры, две из которых уже вышли замуж, а две жили с родителями. С родственниками Сергей встречался обычно по праздникам. Собираться в праздники всем за одним столом было семейной традицией, которую особенно ревностно оберегал отец Сергея — шофёр агентства