зрения…
— Не появляйтесь близко у квартиры. Машину оставьте где-нибудь в людном месте…
— Допустим. Что конкретно узнать от хозяина «мерседеса»?
— Фамилия тестя… Уточнить, то ли это лицо, что нам нужно… Если да, то его привычки, слабости, в первую очередь слабости… Может ли кто-нибудь из наших вступить с ним в контакт?
— Чёрт побери, — прошептал Рудник, — вы суёте мою голову в петлю… Вы не знаете наших условий. Вы думаете, что советская контрразведка не предприняла мер по охране Главного…
— Может быть. Но вас и не просят вступать в контакт с Главным. Вы должны стать на короткую ногу с его зятем. Сделайте так, чтобы он сам обратился к вам за помощью. Купите его деньгами, если надо.
Рудник хмурился. Не нравилось ему это особое задание. И почему-то вспомнилась Лида, её детская, наивная радость тогда, в день рождения, её фраза: «Но ведь у тебя есть я». Эх, послать бы этого слащавого гада куда-нибудь подальше! И зачем только он свалился на его голову!
Заметив его колебания, Кушниц уже мягко, даже тепло сказал:
— Да не волнуйтесь! Я тоже рискую. Не меньше вас. У меня ведь нет дипломатического иммунитета. Я намного моложе вас. И мне ещё хочется вернуться домой.
— А у вас есть дом?
Кушниц пожал плечами:
— Кто при деньгах — тот везде желанный гость.
Может, при других обстоятельствах Рудник и согласился бы с этим афоризмом. А сейчас он подумал: «Был бы у тебя дом, семья, разве бы ты стал ввязываться в это грязное дело!»
— Не рискуйте, — продолжал Кушниц. — Никто вас на это не толкает. Действуйте осмотрительно, в пределах благоразумия…
— Ладно, ладно, — проворчал Рудник, — не утешайте. Сам знаю, почём фунт лиха.
— Фунт лиха? — переспросил Кушниц. — Что значит эта идиома?
— Ну беда, неприятность…
А мысленно добавил: «Вот завалишься, тогда узнаешь, что такое эта… идиома».
Кстати, какой точный смысл таит в себе это выражение, он тоже не знал. И поэтому решил при случае заглянуть в словарь.
Договорившись о встрече через неделю, они расстались, недовольные друг другом.
Глава седьмая
Чёрный «мерседес»
Рублёв просыпался с ощущением светлой радости и спросонья не сразу понимал её источника. Потом вспоминал волну светлых волос, большие серые глаза, прерывистый шёпот, джинсы с широким солдатским ремнём… «Ах да, Катя! Вот в чём дело!» И невольно улыбался.
У него давно не было такого солнечного ощущения бытия. Пожалуй, с самого детства, когда он жил в деревне у бабушки. Из того времени он запомнил летние июльские дни. Он вставал в девятом часу, отяжелевший от сна, выходил из тёмного сенника в сад, где щебетали птицы и ещё не жаркое июльское солнце пронизывало мокрую листву яблонь. Какое это было ощущение блаженства — то ли от прекрасного летнего утра, то ли от предвкушения ласковости бабки и длинного соблазнительного в своей новизне дня.
Примерно тоже ощущение он испытывал и теперь. Он бежал под душ, торопливо брился, варил кофе и, наспех позавтракав, выходил на улицу, чувствуя прилив бодрости и необычайной доброжелательности к окружающим. Максимов сразу заметил и просветлённость его лица и необычайно хорошее расположение духа. Насмешливо прищурившись, он заметил:
— По моим наблюдениям, вы с Катей поладили?
— Что за вопрос! — добродушно возмутился Рублёв. Ему, правда, очень хотелось поделиться с Гошей своей радостью, но останавливал страх перед чужой бесцеремонностью. — Ведь всё, что происходило между ним и Катей, — это так трепетно, сокровенно, потаённо.
— Ну, ну, молчу, — Максимов изобразил на лице возмущение собственной бестактностью и дружески добавил: — Хорошая девчонка! Вот только ей не повезло. Впрочем, хорошим обычно и не везёт…
В это утро у подъездов управления Сергея Николаевича ждала служебная машина. Через четверть часа он должен был отправиться в «фирму Смелякова», как называли они с шефом научно- исследовательский институт, где впервые удалось получить высокоэффективное ракетное топливо — жидкость «зет».
— Ваши предложения утверждены, — хмурясь, проговорил Петраков. — Хотя где-то в душе я с ними не согласен. Свои сомнения высказал «генералу» (так они называли заместителя начальника управления генерала Загладова), но он меня не поддержал. — Петраков вытащил из пачки «Ява» сигарету, оторвал фильтр и всунул её в инкрустированный мундштук. Эта привычка шефа всегда удивляла Рублёва. Зачем тогда он, собственно, покупал сигареты с фильтром?
— Могу я узнать, почему? Что вам показалось в моём плане сомнительным?
— Видите ли, Сергей Николаевич, по-моему, ваш план операции слишком мягкий, деликатный.
— Но ведь мы имеем дело с крупнейшим учёным. У него огромные заслуги перед нашей страной. Главное, к чему я стремлюсь, — это ни в коем случае не давать ему повода для обид. Ведь он, чего доброго, может подумать, что мы проверяем его… Мы ни в коем случае не имеем права оскорбить его подозрительностью.
— Да, это всё так. Но всё же не забывайте: где-то рядом с нами действуют наши противники. Выявить их как можно скорее — вот наша задача. А ваш план операции рассчитан на медленное прощупывание…
— Мы сделаем всё возможное…
— Хорошо. Прошу вас действовать энергичней. Время в нашем деле — чрезвычайно важный фактор. Помните главное: не дать противнику уползти с добычей в зубах.
Собственно, план Рублёва не отличался изощрённостью. Весь расчёт в нём строился на том, что, поскольку противник интересуется фирмой Смелякова, значит, рано или поздно его присутствие можно будет обнаружить именно в этой зоне. «Моя задача, — писал он, — исследовать квадрат за квадратом зоны, особенно на направлениях его вероятного движения».
Через полчаса «Волга» Рублёва остановилась у высокого здания с просторными зашторенными окнами. Перед фасадом был разбит красивый газон, пестревший цветами. Шеренги лип и тополей бросали на аккуратно подстриженную траву ажурные тени.
Дежурный, пожилой старшина, долго изучал его удостоверение, переводя взгляд с фотографии на оригинал. Снимок этот был сделан пять лет назад. Сергей Николаевич выглядел на нём юнцом. Вероятно, это обстоятельство и смущало старшину.
Рублёв поднялся на второй этаж, прошёл по пустому прохладному коридору (окна были зашторены) и толкнул дверь с надписью: «Спецчасть». Из-за стола поднялся седой человек в тёмно-синем костюме из толстого трико. «Такая жара, а он в шерстяном костюме. Какое-то самоистязание!» — подумал Рублёв.
— Басов… Митрофан Иванович, — представился хозяин кабинета. У него был глуховатый голос, впалые щёки и глубокие глазницы в коричневых тенях. Держался Басов суховато, подчёркнуто официально. Наверное, в глубине души он был недоволен, что какой-то мальчишка приехал ревизовать его деятельность. Почувствовав состояние начальника спецчасти, Сергей Николаевич заговорил как можно мягче:
— Мне нужна ваша помощь.
— А в чём дело? — насторожился Басов.
— Дело в том, что каким-то образом разведке противника удалось узнать о работе над жидкостью «зет».
Басов, казалось, превратился в каменное изваяние. Он не спускал с Рублёва немигающего взгляда.
— Так… — наконец выдавил он из себя. — Но как это могло случиться?