самая удобная и рациональная одежда, которую только изобрело человечество.
— Да… — протянул Кушниц. — Сподвижник от науки, бессребреник. Не верю я этим бессребреникам. Знаете, Павел, это мне напоминает один случай. Группа гангстеров хотела подкупить судью. С этой целью направили к нему агента. Вскоре агент вернулся и сообщил, что судья неподкупен, взяток не берёт. «Что значит не берёт! — возмутился главарь шайки. — Ну, десять тысяч не берёт, ну — сто. Но миллион-то он возьмёт!»
Рудник засмеялся, а его собеседник продолжал:
— Нет неподкупаемых, Павел! У каждого человека есть своя, как это по-русски… червоточинка! Вот в неё-то и надо бить!
— Насколько я знаю, — начал после паузы Рудник, — у этого человека только одна слабость — честолюбие! Профессиональное честолюбие!
— Вот видите! — встрепенулся Кушниц. — Я же вам говорил! У каждого человека есть ахиллесова пята — иначе как бы мы с вами работали, Павел! Честолюбие — это уже кое-что стоит. Спасибо, вы не плохо поработали, Павел!
Они помолчали. Рудник искоса наблюдал за своим соседом. Тот потягивал из горлышка бутылки пиво и смотрел на пляж. Впервые Рудник слышал, что его напарник высказывался откровенно. Рудник знал, что правила игры запрещают расспрашивать партнёра о чём-то личном, вдаваться в детали, не относящиеся к делу. И всё же любопытство сейчас взяло в нём верх.
— Ганс, извините за нескромный вопрос. Что вас заставило взяться за такое вот дело? Можете не отвечать, если хотите…
— А вас? — Кушниц скосил глаза в сторону своего собеседника.
— Меня? — Рудник замялся. — Ну, я рыбка, которая однажды попалась на крючок. С тех пор кто-то водит удочкой, а я мечусь в мутной воде… И уж, видно, никогда не всплыву на чистую.
— Все мы рыбки на крючке… — Кушниц покрутил бутылку. — Мои родители были эмигранты, апатриды, люди без гражданства. Мы жили в бараках для перемещённых лиц. Поверьте — это не такое уж счастье. Образование получить я не мог. Что меня ждало? Изнурительная работа на конвейере. За гроши. Нищета, вечная нищета! А знаешь, Павел, бедность особенно противна, когда под носом у тебя безрассудная и без интеллекта роскошь. И вот однажды мне предложили работу за хорошие деньги. Я мог себе сколотить приличную сумму и, вернувшись, зажить как человек…
— Но эти деньги за риск…
— Да, риск… Но как говорят у вас: «Кто ничем не рискует, тот ничего и не выигрывает».
«Зелен ты, — думал Рудник. — Будь у меня сын, не пожелал бы ему такой профессии, если шпионаж можно назвать профессией. Не от хорошей жизни занялся ты этим делом».
Размышления Рудника прервал грохот музыки: из-за поворота внезапно появился теплоход, ослепительно белый, и нос его гнал косую волну. Было что-то праздничное, торжественное в его облике, в его медленном движении. У поручней стояли люди и махали тем, кто был на пляже. Руднику вдруг захотелось оказаться там, на борту этого красавца. И хорошо бы, если рядом была Лида, весёлая, беззаботная, а кругом грохотала музыка, и они танцевали бы с ней в толпе таких же весёлых и беззаботных людей.
Рудник так живо себе представил эту сцену, что невольно поморщился, когда голос Кушница вернул его к реальности.
— Мы отвлеклись от дела. Как вы считаете, может ли этот, как его… Кухонцев быть нам полезен?
— Вряд ли. Он сообщил всё, что знает. Думаю, что поддерживать с ним контакт и дальше не стоит. Он болтлив, особенно когда выпьет, и вообще… ненадёжен.
— Тогда прекратите с ним всякие отношения. Но найдите благовидный предлог. Вы можете, например, куда-нибудь уехать. Кстати, он знает ваши координаты?
— Нет.
— Прекрасно. Теперь о вашей знакомой. Можно привлечь её к сотрудничеству?
— Не стоит, — поспешно ответил Рудник. — Ведь она, насколько я понял, не имеет доступа к секретным материалам. Она всего-навсего — старший лаборант.
— Тогда попытайтесь через неё познакомиться с человеком, полезным для нас и более влиятельным. Пусть вас не стесняют расходы. Деньги, дефицитные вещи… Помните — неподкупных нет. Если не берут десять тысяч, то сотни тысяч возьмут.
Рудник обещал попытаться, хотя в душе не был уверен. «Хватит тех сведений, что я добыл. На кой чёрт мне совать голову в петлю! Что ни сделай — им всё мало. Потом они потребуют что-то ещё и ещё, до тех пор пока не завалишься». — Так думал он, когда, договорившись о новом способе связи, они разошлись и Рудник в подавленном состоянии брёл к Ленинградскому шоссе.
На следующий день Кушниц передал Маккензи добытые сведения. Подробно характеризуя Смелякова, он, между прочим, писал:
«Вряд ли реально добровольное сотрудничество Смелякова с нами. Это можно сделать только в принудительном порядке. Рекомендую пригласить его под каким-нибудь благовидным предлогом в Великобританию и там заняться им тщательным образом. Операция «Феникс» продолжается».
Максимов ошибался, рассчитывая, что Маккензи не заметил, что у памятника купцу Маклакову поставлено наблюдение.
Обычно, положив сообщение в тайник, Маккензи не сразу уходил с кладбища, а совершал вокруг памятника небольшую прогулку. Слившись с толпой, он обычно прохаживался по соседним аллейкам, наблюдая, не подойдёт ли кто-нибудь к памятнику.
Так поступил он и на этот раз. Но теперь, проходя в третий или четвёртый раз мимо, Маккензи обратил внимание на человека в соломенной шляпе с букетом цветов в руках. Человек этот открыл ограду и рассматривал памятник слишком внимательно и долго. Это показалось Маккензи подозрительным.
Он перешёл на соседнюю аллею и стал наблюдать за человеком в соломенной шляпе. Тот постоял у памятника, потом прошёлся по аллее, то и дело оглядываясь, посидел на скамейке, время от времени посматривая на памятник. Затем снова подошёл к памятнику, положил цветы и ушёл, оглядываясь. Сомнений не было: за тайником велось наблюдение.
Взволнованный Маккензи вернулся в посольство. На следующий день к тайнику должен был подойти Ганс Кушниц и вынуть записку. Нужно было во что бы то ни стало предупредить того о грозившей опасности. Хотя инструкция категорически запрещала им встречаться, Маккензи всё-таки решил непременно повидать Кушница и предупредить его, чтобы тот не появлялся у тайника.
Сев в «мерседес», Маккензи направился к, зданию СЭВ. В шесть часов вечера у Кушница кончался рабочий день. Маккензи поставил машину на набережной так, что ему хорошо был виден подъезд СЭВа.
Над Москвой теснились огромные лиловые тучи, где-то за Ленинскими горами висели косые полосы дождя. С реки тянул свежий ветер. Маккензи нетерпеливо посматривал на часы. Было четверть седьмого, когда он заметил тонкую фигуру Кушница. Выйдя из подъезда, тот поднялся на Арбатский мост и зашагал по направлению к Кутузовскому проспекту. Маккензи дал ему пройти метров двести, потом, завёл машину, выскочил на мост и обогнал быстро идущего Кушница.
Прижав машину к обочине, он сделал вид, что осматривает колесо. Кушниц узнал Маккензи сразу, хотя ни на мгновение не замедлил шага. Он продолжал идти, глядя прямо перед собой.
— Не ходите к тайнику, — успел вполголоса крикнуть ему Маккензи. — Опасно…
Серые глаза Кушница на мгновение сузились, но он прошёл мимо, не сказав ничего…
Маккензи ещё раз ткнул каблуком заднее колесо, потом сел за руль и поехал в посольство.
Глава восьмая
Его зовут Павел
Едва Смеляков переступил порог квартиры и в прихожей увидел озабоченное лицо жены, он сразу понял, случилось что-то неприятное. Однако он знал по опыту, что расспрашивать жену вот сейчас, сразу —
