– Я ненавижу тебя, Сэм! – прошипела Клер. – Вечно ты норовишь любой ценой добиваться своего.
– Да, детка, – ответил Сэм, целуя ее в лоб, у самой линии волос.
– Пусти меня, мерзавец! – Клер начала отбиваться.
Сэм рассмеялся и крепко поцеловал ее в губы.
На какое-то мгновение в памяти Клер всплыли три с половиной года, исполненных страданий и лишений, на которые обрек ее Сэм; но это воспоминание померкло, когда она снова ощутила исходящую от него силу, энергию, спокойную уверенность – все то, что когда-то привлекло ее к нему. Ей больше не хотелось ни независимости, ни самостоятельности: ей хотелось припасть головой к его крепкой волосатой груди, почувствовать, как вокруг нее смыкается кольцо его рук, и знать – хотя бы на несколько минут, – что ей больше ни о чем не нужно беспокоиться, потому что обо всем позаботится Сэм.
Ее решимость растаяла, как снег на солнце, и, отдаваясь ласкам Сэма, Клер какой-то клеточкой мозга вдруг поняла, что в романтических книгах Элинор все же есть зерно истины.
Потом, когда Сэм опять уснул, Клер лежала неподвижно, глядя на блики каминного огня на потолке, и испытывала чувство вины и угрызения совести.
За полчаса до того, когда они разомкнули объятия и отдышались, она шепнула Сэму:
– Почему ты хочешь, чтобы я вернулась? Скажи мне правду.
Притиснув ее к своей широкой груди так, что от прикосновения его курчавых волос у нее защекотало в носу, Сэм ответил также шепотом:
– Потому, что я люблю тебя.
Но Клер понимала, что подлинные причины отнюдь не столь романтичны: просто Сэм тосковал по сыну, по жене, по семейной жизни гораздо больше, чем сам ожидал. Как собака привыкает к своей будке, так и он привык к тому, что Клер всегда рядом: она радовала его, она заботилась о его доме и его общественной жизни, она развлекала разговорами его клиентов и брала на себя все нудные и малоприятные мелочи повседневной жизни, давая ему возможность сосредоточиться на любимой работе.
Клер вздохнула. Несколько минут назад Сэм, что называется, расшибался в лепешку, стараясь, чтобы ей было по-настоящему хорошо. Но он именно старался, и она чувствовала это. В какой-то момент он шепнул ей:
– Ну, что мне еще сделать? Я, кажется, еще только на ушах не стоял, чтобы угодить тебе.
– Вот-вот, – прошептала в ответ Клер. – Именно поэтому у нас ничего и не получится, Сэм. Потому, что я знаю, что ты стараешься, и сама тоже стараюсь. А с Дэвидом никому из нас нет нужды стараться.
– Что же, черт его побери, он делает такого, чего не делаю я?
Клер попыталась объяснить – сбивчиво, неловко, выбирая слова, чтобы не обидеть Сэма:
– Дэвид принимает меня такой, какая я есть, – с моим телом, моими реакциями, моим образом мыслей… Он принимает мои чувства и ощущения, так что мне не приходится подлаживать их под его понятия и предрассудки. Он может чувствовать не так, как я, – но он никогда не настаивает, чтобы я подгоняла себя под него.
– Ты хочешь сказать, что в постели он лучше меня?
– Вот это как раз говорит о том, что ты не слушал меня! – Клер почувствовала, как в ее душе вновь поднимается возмущение. – Я и ушла-то от тебя потому, что ты не считал нужным слушать меня, Сэм, и никогда не принимал меня всерьез! Когда я говорила тебе о чем-нибудь для меня важном, ты делал соответствующие комментарии, но я понимала, что на самом деле ты меня не слышал, потому что в это время читал газету или делал еще что-нибудь. И мне стало ясно, что чтение газеты для тебя важнее того, что я хочу сказать. – Она присела на кровать. – Я чувствовала, что в действительности ты не здесь, рядом со мной, а где-то далеко – там, где я не могла бы потревожить тебя.
– Значит, ты бросила меня из-за того, что я тебя не слушал?
Клер, освещенная пламенем камина, воздела руки жестом отчаяния:
– Сэм, у тебя короткая память, но, видно, это тебя вполне устраивает. Я ушла от тебя потому, что застала тебя в постели с женщиной – и не в первый раз.
Хладнокровие начало изменять Сэму. Какой смысл снова поднимать эту тему? А если уж у Клер такие строгие понятия на сей счет, то каким образом они оказались вместе в постели? С едва скрываемым раздражением он заметил:
– Ну, ты-то получала свое. Я ведь ублажал тебя на всю катушку. Неужели тот факт, что я разок лег в постель не с тобой, мог так повлиять на наши отношения?
– Беспорядочность в этих делах обесценивает любовь! – выпалила Клер. Она была непоколебимо убеждена в своей правоте. Она на себе испытала, как способна нечестность в сексуальных отношениях исковеркать всю жизнь женщины, ибо они, по сути, неотделимая часть бытия.
И вдруг все сомнения, мучившие Клер, разом рассеялись. Теперь она твердо знала, с кем из двоих она хочет провести остаток своих дней. Конечно, совесть подсказывала ей, что она должна вернуть Джошу отца и предоставить Сэму еще один шанс доказать, что он способен быть хорошим мужем. Но она уже прошла через мучительные, как агония, угрызения совести после того, как оставила сына без отца. Чего ради снова все начинать?
И чего ради рисковать, возвращаясь к Сэму? Рисковать этой своей новой, счастливой жизнью, построить которую ей стоило стольких трудов и борьбы; надеяться, что Сэм на сей раз сдержит данное слово, – он, который столько раз нарушал столько данных слов?
– Да нет, я совсем не имел в виду этого, – Сэм подбирал слова, чтобы тронуть Клер – Прости, родная. Ты не представляешь себе, как я раскаиваюсь.
Клер мягко отстранила его руку, готовую обнять ее. Она приняла решение, и его уже ничто не могло изменить. Сэм по натуре как был, так и остался человеком преимущественно эгоистичным, а Дэвид, в ком так мало эгоизма, был тем человеком и тем мужчиной, который помог ей развить собственную личность. Дэвид добр и нежен, он внимательный и думающий. Дэвид чуток и деликатен, а Сэм – нет, почему и
