Она медленно повернула голову в сторону окон, выходящих на запад, и тупо уставилась на соседнюю гору, что возвышалась над сарасанским холмом.
В который раз Клер задавала себе вопрос: не переусердствовала ли она, так отрицательно высказавшись о бабушкиных романах и столь категорично выступив против треста.
Кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – отозвалась Клер. Дверь медленно открылась.
В дверном проеме обрисовалась крупная фигура Сэма. Вид у него был робкий и виноватый.
На какое-то невыразимо счастливое мгновение Клер захотелось броситься к нему, прижать голову к его широкой груди, ощутить, как его сильные руки поглаживают ее по спине, и предоставить ему сделать все, на что у нее не оставалось сил. Но тут перед ее мысленным взором вспыхнула картина: Сэм в постели с той девицей, которая надеялась таким образом выйти в кинозвезды… И, подавляя свой порыв, Клер устремила на мужа взгляд, исполненный негодования, и холодно спросила:
– Что ты здесь делаешь?
– Я прилетел, как только узнал, что Элинор… больна. Прочел об этом в „Трибюн' пару дней назад. Я приехал, потому что подумал, что, может быть, нужен тебе. А если Элинор уже не выкарабкаться, то я хочу, по крайней мере, попрощаться с ней.
– Весьма трогательно, но ей уже лучше. Тебе незачем было приезжать.
– Знаю. Адам мне уже сказал. Он встретил меня почти так же приветливо, как ты. Почему он находится здесь, если Элинор пошла на поправку?
– Адам имеет полное право находиться здесь, – отрезала Клер, сделав особое ударение на слове „Адам'. – Он уже несколько лет является адвокатом нашей семьи.
– Я не единственный, кому не внушает доверия этот насквозь фальшивый хлыщ, – заметил Сэм. – Шушу тоже не питает к нему симпатий, а уж у нее-то в мозгах вмонтирован отличный детектор, распознающий дерьмо на расстоянии.
– Адам не единственный адвокат Ба, – возразила Клер. – Кроме него, есть еще Пол Литтлджон.
– Из той же самой конторы? Тогда он наверняка человек Адама.
Внезапно Клер осознала, чего ради примчался Сэм.
– Так, значит, Адам – фальшивый хлыщ, а ты у нас, видимо, ангел небесный? – презрительно воскликнула она. – Кто бы это говорил! Ты обогнул полшарика только для того, чтобы проститься с бабушкой своей почти уже бывшей жены! Как трогательно!
Сэм кивнул:
– А кроме того, разумеется, я бы хотел увидеть Джоша.
– Только не сейчас! Он уже спит.
– Я знаю. Там, в холле, мне попалась навстречу эта сиделка-француженка, похожая на кошку, налакавшуюся уксуса.
– А видел бы ты дневных сиделок! – подхватила Клер и тут же рассердилась на себя за то, что Сэм чуть было не заставил ее улыбнуться. А Сэм тем временем закрыл дверь и шагнул к ней. Клер напряглась.
– А еще мне хотелось увидеть тебя, – проговорил Сэм, и в голосе его звучала надежда.
Он подходил все ближе, и с каждым его шагом Клер отступала на шаг назад, к окнам.
– Ну вот, ты видишь меня, – отрезала она. – Я не слишком изменилась за четыре недели.
– Зато я изменился. – Сэм сделал еще один шаг.
– Не надо покаяний, Сэм. Они на меня уже не действуют, – голос Клер звучал все так же холодно.
Отступая перед приближавшимся Сэмом, она натолкнулась на столик из орехового дерева испанской работы, стоявший перед окном, и хотела было опереться на него рунами, но подумала, что Сэм, пожалуй, сочтет такую позу приглашением к действию. Она скрестила руки на груди и сдвинула брови.
– У меня и без тебя хватает проблем, – резко проговорила она. – Уходи, Сэм. Пожалуйста! Утром можешь опять прийти, чтобы повидаться с Джошем. Но не воображай, что ты останешься здесь и в полчаса разжалобишь меня. На сей раз не выйдет!
– За полчаса, конечно, мне ничего не удастся изменить. Я это знаю, – согласился Сэм. – У меня было четыре недели на то, чтобы понять, каким безмозглым ублюдком я был до сих пор.
– Да перестань! – почти выкрикнула Клер. – На самом деле тебе и не нужно ничего настоящего – тебе вполне хватает твоих похождений, чтобы пощекотать собственное самолюбие!
– Должен признать, что до последнего времени так оно и было.
– Так вот, с меня хватит! – взорвалась Клер. – Ты полагаешь, что если я ничего не знаю о твоих похождениях, то все в порядке и у нас с тобой тишь да гладь. Ты думаешь, что, если ты изменяешь жене, ничего страшного не происходит, пока она ни о чем не догадывается. Но представь себе, что страшное происходит! Потому что наши с тобой отношения перестают быть доверительными. Даже если я ничего не знаю, ты-то знаешь, и это изменяет твое отношение ко мне.
– Что, черт побери, ты хочешь сказать? – Сэм, казалось, искренне недоумевал.
– Ты придумываешь, что со мной что-то не в порядке или что я что-то делаю не так, как надо, или просто сам заставляешь меня совершать какие-то промахи, чтобы потом иметь повод для жалоб, и тогда с чистой совестью и полным основанием ищешь утешения на стороне. Ну да ладно! Я достаточно долго была женой, которая тебя не понимает, и с меня довольно. Теперь я понимаю тебя как следует. И я не намерена больше терпеть этой муки. Я не могу больше выносить эту пародию на счастливую жизнь в этой пародии на семейное гнездышко!
