показалось, что она вдруг очутилась вне собственного тела и взирает на него сверху. Настоящая Миранда парила где-то под самым потолком, беззвучно стеная от боли и ярости, порожденных этим двойным предательством. Облитое золотом тело внизу двигалось, разговаривало и вело себя почти нормально, но оно было неживым, холодным, мертвым.
– Где они? – Миранде стоило огромного усилия заставить свой голос звучать как обычно. Скотт не должен ничего знать о том, как ей больно, как жестоко она ранена, какой дурой она была. Ни Скотт, ни кто-либо другой не должен никогда узнать, что она позволила Адаму вкрасться в ее душу и источить ее изнутри. Никто никогда не должен узнать о том, как ей стыдно.
– Они уехали. Вдвоем, – сквозь зубы процедил Скотт. – Один из охранников, что стоят в дверях, сказал, что двое в купальных халатах выбежали из дома и сели в „роллс-ройс', который их ждал. Это могли быть только они. Наверное, поехали к нему. Моя шлюха-жена не посмела бы привезти этого ублюдка в наш номер в „Ритц'.
– Ты… ты уверен, Скотт?
– Если не веришь мне – спроси Майка! – Скотту сейчас нужно было, чтобы Миранда утешила его, успокоила, посоветовала что-нибудь, а не сомневалась в его словах и не устраивала ему допроса.
Миранда медленно подошла к телефону возле кровати. Должно же быть какое-то объяснение. Наверное, Аннабел сама повисла на шее у Адама. Наверное, она застала его врасплох. Наверное, он был пьян. Наверное, то был безумный, непреодолимый сексуальный порыв.
Но она не могла припомнить, чтобы когда-либо видела Адама пьяным.
Миранда набрала номер и ждала ответа в течение пяти минут.
– У Адама их нет, – проговорила она наконец. – Или он не отвечает.
Воцарилось молчание. Воображению обоих рисовалась одна и та же картина: чем сейчас, скорее всего, заняты Адам и Аннабел.
Потом Скотт заговорил с гневом и болью:
– Я никогда и представить себе не мог, что Аннабел… Она каждый раз говорила, что летит в Англию навестить Элинор!.. Дерьмо! Каким же идиотом я был!.. Интересно, сколько их у нее перебывало. Наверное, она уже не первый год дурачила меня. – Он покачал головой, как будто все еще не веря. – А я бы тан и не заподозрил, что Аннабел изменяет мне!
– Она отъявленная эгоистка, – холодно произнесла Миранда.
Его голос вдруг сломался:
– Поеду к себе, в „Ритц', и постараюсь хоть ненадолго уснуть. – Скотту сейчас хотелось остаться наедине с самим собой, чтобы никто не мешал ему изливать в проклятиях свою бессильную ярость, колотя кулаками в стену.
Внезапно Миранду охватила тревога.
– Если Аннабел вернется, не устраивай сцен, Скотт, – озабоченно сказала она. – Постарайся не говорить глупостей. Дай сначала мне поговорить с ней. Я попробую выяснить, почему все произошло так, а не иначе, и как долго это все тянется, – жестко закончила она.
– Не волнуйся, я не собираюсь бить эту тварь! Я не хочу даже прикасаться к ней! – почти вскрикнул Скотт. – И сильно сомневаюсь, что она осмелится вернуться сегодня. Наверняка останется с этим подонком. – Он устало потер глаза. – Я позвоню тебе утром. Как только Аннабел появится, мы немедленно улетим домой, в Нью-Йорк.
– Там, внизу, торчит пара писак из тех, что специализируются на светских сплетнях. Я не хочу, чтобы народ начал удивляться, куда я делась. Мне нужно идти заниматься гостями.
Слава Богу, что у нее есть роль, которую можно выполнять механически: сиять улыбкой, ходить среди гостей, следя, чтобы каждый был занят чем-то приятным, и распевать вместе со всеми „Стародавние дни'.
Как правило, последние гости разъезжались часов в пять утра, и обычно Миранда с трудом дожидалась этого момента, но на сей раз она страшилась его. Она знала, что, оставшись одна, не сможет избежать мучительных мыслей. И гнала от себя воспоминания о прикосновениях Адама, запахе его тела, его голосе, каким он нашептывал ей на ухо то, что собирался с ней делать, и как филигранно он воплощал все сказанное на практике.
Четверг, 2 января 1969 года
Скотт позвонил Миранде, чтобы сообщить, что Аннабел, после тридцатишестичасового отсутствия, вернулась в „Ритц' в белой песцовой шубе; другой одежды на ней практически не было. Если она, Миранда, хочет вдолбить сестре в голову какую-нибудь разумную мысль, пусть приезжает поскорее, поскольку Аннабел уже укладывает чемоданы. Сам же он отправляется в бар выпить.
– Что тебе здесь надо? – выкрикнула Аннабел, когда Миранда вошла в ее спальню, и швырнула кое-как сложенную стопку кружевного персикового цвета белья, которую держала в рунах, в уже битком набитый чемодан, стоявший на кровати. – Если ты думаешь, что я собираюсь выслушивать твою очередную проповедь, лучше уходи сразу!
– Ты еще будешь указывать мне! – крикнула в ответ Миранда.
– Я буду делать то, что мне угодно.
– И сколько же времени тебе было угодно обхаживать Адама?
– Не твое дело!
– Нет, мое! – прошипела Миранда. – Мы с ним любовники уже больше трех лет.
– Я тебе не верю! – взвизгнула Аннабел, с ненавистью глядя на сестру.
– В последний раз мы спали вместе всего три дня назад.
– Ты лжешь! Не может быть, чтобы он любил тебя! – Уверенность вернулась к Аннабел при
