Джелли остановилась. Минуточку… Что за черт? Эд гнул свое, будто ни слова не понял… Она же в Питсбурге, в другом штате… она… НЕ СУЩЕСТВУЕТ!
Джелли покачала головой и стала читать дальше. Парень распинается, хотя прекрасно знает, что безразличен ей.
Он чокнутый или просто тупой? В горле пересохло. Джелли подошла к холодильнику и прямо из упаковки хлебнула апельсинового сока; дверцу не закрывала, чтобы ногам было прохладно.
Потом вернулась к столу и дочитала письмо, вызвавшее оторопь и легкий стыд.
Постскриптум все разъяснил. Судя по заголовку, письмо отправлено в 19. 56 — за полтора часа до их последнего разговора. Джелли нахмурилась. Но ведь ящик был пуст, когда она вернулась домой. Или нет? Впрочем, задержки и глюки с почтой происходили часто.
Пожалуй, надо сменить провайдера.
По крайней мере ответ не требуется — это уже сделано. Она ответила. Раз он больше не пробовал связаться, значит, поверил в ее историю о другом человеке.
Джелли печально уставилась на экран. Прежде никто подобного ей не говорил… Блин, неужели есть еще люди, которые так пишут, так говорят и так чувствуют? Лабуда про судьбу и «предназначенность» напомнила о предостережении Гая. Пусть Эд малость трехнутый и одержимый, но изъясняется он грустно и красиво. Ясно, что он вправду ее любит. Она не хотела его этого лишать. В нем нет угрозы. Лишь боль и тоска.
В постели она вновь и вновь прокручивала в голове всю эту бодягу, пытаясь решить, что же ей делать. Даже на миг противно допустить, что Гай прав. Но если Эд сумел разыскать ее в Бруклине, он притопает и на Тридцать девятую улицу, это лишь вопрос времени.
Может, и впрямь ненадолго уехать из города?
Сомнения рвали на части.
Джелли прочла молитвы, привычно упомянув в них Эда, и попросила Господа наставить ее во всей этой неразберихе.
Уже засыпая, она подумала: что он имел в виду под фразой «Если не рискуешь, потом платишь гораздо больше»?
Что-то похожее сказал Гай, когда по дороге в Манхэттен они проезжали через Бруклинский мост.
Глаза слипались. Что-то корябало, точно заноза. Что, черт бы его побрал?
Гай на лестнице… обернулся и помахал на прощанье… по дороге он что-то ляпнул про Башни- близнецы… а здесь предупреждал, что маньяку… это про Эда?.. нельзя выказывать даже малейшего расположения, иначе он сочтет это знаком взаимности…
Вот: ей показалось или он назвал ее «Джелли»?
56
В четверг без четверти семь Кэмпбелл Армур выписался из мотеля «Горный вид» и заехал в полюбившуюся ему закусочную, где в последний раз позавтракал «Ранней пташкой, особой». Рейс на Нью- Йорк отправлялся в десять тридцать, значит, в аэропорт Хартфорда нужно было поспеть, самое позднее, к девяти. Во второй половине дня предстояла встреча с Эдом Листером.
Затем он вернулся на шоссе Уинстед — Норфолк (пару раз проверив, нет ли слежки) и прикинул маршрут в аэропорт с заездом в «Небесное поместье».
Без десяти восемь Кэмпбелл остановился перед бесхозным особняком. Заглушив двигатель, он сидел в машине и обдумывал ситуацию. То, что вчера казалось вполне разумным — поискать доказательства в поддержку сетевой постановки, — сегодня выглядело совершенно негодной идеей. Наверное, он спятил, если позволил заманить себя в реальный фильм категории «Б»… Сквозь ветровое стекло Кэмпбелл посмотрел на парадную дверь, и в душе шевельнулось уже знакомое неприятное чувство. Вроде ничего определенного, но он был почти уверен, что Страж за ним наблюдает.
Если б не деньги и непреклонные «друзья» в Сарасоте, он бы тотчас развернулся и был таков. Кэмпбелл понимал, что искушает судьбу, но игрок в нем никогда не мог устоять против того, чтобы сыграть еще одну сдачу или при гиблых шансах в последний раз бросить кости. Каждый раз это оборачивалось бедой, но… поди знай. Он вылез из машины и поднялся на длинную пустую террасу.
Взявшись за медную ручку, Кэмпбелл осторожно толкнул парадную дверь и не удивился, когда она подалась. Он толкнул сильнее, и дверь распахнулась. Взмокшие ладони были противно липкими.
Глядя на свою тень, которую утреннее солнце уложило на порог, он замер и прислушался. Из лощины доносилось рычанье грузовика, на низкой передаче взбиравшегося в гору. Из дома не слышалось ни звука. Прищурившись, Кэмпбелл заметил, что в сумрачной прихожей нет следов, которые он видел сквозь кошачий лаз. Значит, кто-то здесь побывал, навел порядок и гостеприимно оставил дверь незапертой.
Вероятно, где-то есть и пригласительная записка.
Мешкая, сыщик оглянулся на уходившие вдаль гряды холмов. После вчерашней постановки красота здешних мест уже не прельщала. Казалось, здесь обитают призраки. Теперь все воспринималось через призму ужасных событий в верхней комнате. В прозрачном теплом воздухе витал свежий летний аромат кальмии и чабреца.
Не обращая внимания на бухающее сердце и внутренний голос, увещевавший, что еще не поздно свалить, Кэмпбелл вошел в дом и закрыл за собой дверь.
Медленно прошагав через вестибюль, он отметил, что интерьер совпадает с планировкой виртуального дома. Комнаты по обеим сторонам прихожей были пусты, лишь кое-где стояла зачехленная мебель. У лестницы сыщик остановился и посмотрел на площадку с четырьмя дверями.
Поднявшись на пару ступеней, он передумал и решил вначале осмотреть чулан, в котором той ночью прятался мальчик.
Сейчас в каморке не было ничего интересного, но Кэмпбелл получил ответ на вопрос, озадачивший его на представлении. Скрип дверных петель растолковал замешательство мальчика: он не вернулся в прежнее убежище, опасаясь, что шум его выдаст.
Как Эрни той ночью, сыщик беспокойно смотрел на дверь хозяйской спальни. Казалось, щель под притолокой вот-вот расширится. Затем, повторяя путь мальчика, Кэмпбелл пересек вестибюль и вошел в комнату, некогда бывшую гостиной, или, как назвала ее Грейс, залой.
Было странно шагать по ковру с зеленовато-голубым волнистым узором, который он видел из оконца кукольного домика. В сумраке маячили два громоздкие кресла, зачехленные и развернутые к углу, в котором раньше на консоли стоял телевизор.
Игрушечного дома не было.
В унылой промозглой комнате веяло затхлостью. Кэмпбелл прошел к окну и раскрыл ставни, впуская больше света. Обернувшись, он заметил еще один предмет обстановки. У стены под зеркальной решетчатой панелью, похожей на окно, стояло пианино. Влекомый сильным, почти нездоровым любопытством, Кэмпбелл поднял его крышку.
От инструмента несло плесенью; к покоробленным клавишам в рыжем налете уже сто лет не прикасались. Часть из них лишилась костяной облицовки, придав клавиатуре вид щербатого рта. Пустая