Удовольствия? Они приедаются. Становишься к ним равнодушен.
Власть? Самое низкое из желаний. Подлинная власть в Мироздании лишь одна, и она – не от людей. Стремиться к власти – значит выдавать себя за того, кем не являешься. Власть – всегда насилие. Может ли нормальный человек стремиться к насилию? Я – нет.
Забота о потомстве? Мое – давно уже заботится о себе само.
Творчество? Но мой творческий инстинкт всегда проявлялся в действиях. Действие может быть только устремленным к достижению цели. А если цели нет?
Любовь?
Да. Она – единственное, что имеет в этой жизни смысл и ценность.
Но любить Тебя, Господи, можно и в жизни последующей. Там это даже легче. А любить Женщину…
Господи, зачем Ты отобрал Ее у меня? Ты ведь знал, что, отнимая Ее, лишаешь мое существование здесь всякого смысла. Прости меня, но я устал. И мои друзья, кажется, тоже: уже довольно давно не слышал о них ничего.
Каждый из нас однажды уже покидал планетарный уровень бытия – и не один раз, а самое малое дважды. Твои Силы возвращали нас сюда; значит, мы были нужны. И нам казалось: в том и состоит смысл нашей жизни, чтобы выполнять то, что поручали нам люди Твоих Сил.
Но вот и это ушло.
Значит, пора уходить и нам.
Я прав, Господи? Подай знак!»
С этой просьбой я обратился к Нему не вдруг.
К этому подходишь постепенно. Перестаешь ощущать ход времени и свое место в нем. Жизнь идет без твоего участия. Иными словами, ты есть – но тебя как бы уже и не существует. Казалось бы, вот прекрасная возможность привести в порядок свою физику и психику, подпитаться энергией из космоса, почувствовать себя заново родившимся – и снова сделаться значительным фактором бытия, с которым всем приходится считаться. Но не тут-то было. Нет, сперва все именно так и происходит, но такой отдых сродни алкоголю: у каждого есть своя норма, и если перебрать – дела выйдут из-под твоего контроля и никто не сможет предсказать дальнейшего.
Именно это и происходило последнее время со мной. И со всеми нами.
Да, мы (я имею в виду, понятно, наш экипаж) изрядно поработали на Ассарте и свой «отпуск» честно заслужили. Разбрелись кто куда, условившись вскоре собраться снова на этой планете – не потому, что каждого из нас здесь так уж ждали, просто именно Ассарт возникал в памяти, когда приходила в голову мысль о возвращении хоть куда-нибудь. Потому что в родных временах для каждого из нас уже не оставалось места.
В этом я убедился на собственном опыте. Я думал, для того, чтобы прийти в себя, хорошо будет совершить, так сказать, экскурсию по собственным следам, начиная с родной Земли, потом – на Даль и, посетив все миры, где приходилось бывать, возвратиться на Ассарт умиротворенным и умудренным, каким и следует быть человеку, которому предстоит впредь не совершать в жизни никаких резких движений, но доживать спокойно, ожидая неизбежного перехода в космическое состояние, но никак не торопя его. Вновь общаться с Ястрой, изображая соправителя в этом растрепанном мире, до той поры, пока она окончательно не вернет бразды правления Властелину. Тогда я еще не думал о власти так, как сейчас. Кроме того, к ней легко привыкаешь и, как правило, не замечаешь, что она, эта власть, начинает понемногу перетягивать тебя на свою колодку. Тебе кажется, что ты все тот же, каким был, когда впервые появился на этой планете, но другие, те, кто знает тебя издавна, встретившись после недолгой разлуки, лишь пожимают плечами, говоря друг другу: «Что это с ним стряслось? Просто не узнать. Моча в голову ударила?» – и при этом отпускают подобные реплики так, чтобы ты не услышал. А это означает, что пришел конец чему-то хорошему и настоящему, тому, что долго формировало из нас и сформировало в конце концов некий сверхорганизм, способный решать задачи не только планетарного масштаба, но и покруче. Но всякий разгул чреват похмельем, в том числе и буйство войны. И вскоре после того, как перестали бить фонтаны адреналина, я ощутил, что, похоже, этому организму грозит распад – процесс необратимый, если учесть, что все мы были уже в годах.
Я имею в виду, как вы понимаете, не то, как мы выглядели, не физическое состояние, потому что каждый из нас пользовался своим рабочим возрастом и для стороннего взгляда оставался прежним: кому было тридцать, кому – сорок, дальше никто вроде бы не заходил, а Питек вообще утверждал, что ему постоянно пятнадцать лет. Поди знай, как они там в свою эпоху измеряли свой возраст, может, у них вся математика заканчивалась на пятнадцати, а дальше было просто «много» и «очень много». Да, с этим проблем не возникало. Но вот главное – наши тонкие тела, космическая основа каждого из нас ни на какие ухищрения не поддавались, а ведь именно они определяют отношение человека к жизни, а вовсе не физика. И то, что у близкой женщины не возникает к тебе претензий, теряет значение система отсчета и перестает укреплять веру в себя и в свою нужность жизни. Это очень серьезный рубеж; и если ты вовремя не заметил его, не сделал ничего, чтобы затормозить перед ним и изменить направление своего движения на какое-то другое, где до этой линии еще далеко, можешь считать свой путь завершенным: дальше будет только ускоряющееся падение – и все. Хотя со стороны ты все еще выглядишь молодцом.
Вот тогда-то я и отправился на экскурсию и очень скоро понял, что расчет оказался неверным с начала до конца. Думалось, что это будет пробежка по местам былых успехов – на деле же получилась донельзя грустная прогулка от одного могильного холмика к другому. И каждый раз в очередной могиле лежала любовь. Потому что память может постепенно растерять все или почти все, но любовь сохранится, и останется только носить траур по ней.
Я понял это перед последним броском на Ассарт, и вдруг мне совершенно расхотелось возвращаться туда, потому что я чувствовал, что это будет визит к новой могиле, самой свежей: мои отношения с Ястрой неуклонно катились к этому. Мне удалось заметить опасный рубеж, когда до него оставалось еще не менее полушага. И тогда я и обратился к Нему. Хотя и понимал, что выхожу за положенные мне пределы. Нас ведь – таких, какими мы стали, создали Фермер и Мастер, мы были как бы инструментом в их руках, как и сами они, былые аватары, суть не более чем инструмент в руках Предвечного. А инструменту ни к чему проявлять свою инициативу. Итак, я понял, что ответа не последует.
Предстояло только решить, хочу ли я угасать в одиночестве – или умереть на людях, где, как говорится, и смерть красна? Я имел в виду, конечно, только друзей и соратников, наш сборный экипаж.
По моим прикидкам, как раз к этому времени экипаж должен был вернуться на Ассарт. Не то чтобы во Вселенной больше не осталось ничего привлекательного, но мы привыкли существовать в постоянном общении друг с другом, и была эта потребность всегда сильнее, а главное – долговечнее, чем те желания и стремления, которые временами определяли жизнь каждого из нас. Поэтому Питек, например, оторвался от женщин в том мире, куда он было кинулся, в мире его рождения. Уве-Йорген насытил свою страсть, из мира своей молодости удрав на планету, где можно было охотиться сколько влезет, но влезло в него не так уж много. Георгий еще раз поработал мечом в Фермопильском сражении, однако это более не доставило ему тех глубоких переживаний, с которыми связывалось раньше. Возможно, он в глубине души надеялся, что однажды эта битва закончится не так, как в тот раз, но наконец понял, что не в его силах изменить это. И Гибкая Рука, поучаствовав в сражениях с враждебными племенами в родных краях, тоже уразумел, что кто бы там ни победил – бледнолицые все равно придут в конце концов и одержат верх. Вот почему я отважился на действие, на какое в иных обстоятельствах вряд ли осмелился бы, – решил объявить о том, что слагаю с себя капитанство и считаю экипаж распущенным, пусть каждый доживает так, как считает нужным. Я настроился на все каналы связи и, все еще не трогаясь с места – а задержался я чисто случайно в занюханном мирке по имени Лептида, с которым у меня никогда ничто не связывалось, – скомандовал общий сбор. Это было нетрудно: все, кроме меня, жили в одном из уцелевших в Сомонте, за пределами Мертвого кольца,[1] домов, которому они дали странное название Старческий Дом.
Уже стемнело, когда я, соответственно снарядившись, покинул убогую гостиницу близ космопорта. Билет на рейс, проходивший через Ассарт, был уже наведен на руку. Я шел, внимательно приглядываясь и прислушиваясь, стараясь идти бесшумно – вообще, надобности такой не было, но хотелось убедиться, что я еще не совсем утратил боевую форму. Не знаю почему, но порой мне начинало казаться, что эта форма в
