быть, а моя душа была расколота подобно ореху, и содержимое ее вытащено наружу для изучения.
Материя принимает тысячи обличий, но ее нельзя ухватить и удержать, чтобы заставить предсказать будущее...
Жизнь вспыхивает и замирает, как замерзшее пламя. Очень слабое сознание присутствовало даже в утробе с мягкими пластиковыми стенками, в котором хитроумные приборы поддерживали подходящий режим.
Он взглянул на источники света над головой и почувствовал человека по имени Эдисон. Он ощущал нити, волокна, — а нить, связывавшая его в утробе, в это время рвалась, словно пуповина младенца, рассекаемая ножом...
Там были металлические руки, укачивавшие его...
...и.., и.., там.., и...
СКАЖИ ЭТО БЕЗ ЗАИКАНИЯ!
Голос шел отовсюду, он рокотал, полный глубинной силы и страсти, — и в то же время успокаивал.
И там были искусственные груди, чтобы кормить его...
...и.., и...
НУ, ДАВАЙ!
Компьютерный психозонд подражал раскатам грома и звуку цимбал.
И там были обвитые проводами руки, укачивавшие и баюкавшие его, и он выглянул из своих пеленок и.., и...
ДАВАЙ!
...и увидел безносую маску с пустыми хрустальными глазами, в которых отражалось его покрасневшее лицо. Неподвижные черные губы вполголоса напевали: “Спи-и, моя радость (ти-и-тр-р), усни-и...” Все эти “ти-и-тр-р”, время от времени встревавшие в колыбельную, сопровождали, как он обнаружил, смену в голове его “матери” пленок с записями. Он искал запись собственного голоса. Ее не было.
НУ, ДАВАЙ ЖЕ, ДАВАЙ!
Он огляделся, и вместе с проникновением в суть вещей пришло понимание, и...
ЕСЛИ ТЫ БУДЕШЬ ЗАИКАТЬСЯ, ТО ПРОИГРАЕШЬ.
— Я ничего не помню после этого. ПОМНИШЬ.
— Нет!
ДАДАДА.
Машина коснулась какой-то частицы моего мозга своими синими пальцами. В голове взорвалось облако неона.
Я МОГУ СДЕЛАТЬ ВОСПОМИНАНИЕ ЕЩЕ БОЛЕЕ ЯСНЫМ.
— Нет! Я скажу.
ГОВОРИ.
Он огляделся, и вместе с проникновением в суть вещей пришло понимание, и его первые слова были.., были...
ДОГОВАРИВАЙ ДО КОНЦА!
— Его первые слова были: “О Боже мой, Боже мой, я не человек!'
ПРЕКРАСНО. А ТЕПЕРЬ РАССЛАБЬСЯ И СЛУШАЙ.
Мой электронный Давид отсеял шелуху из нашего разговора и истолковал мои сны. Однако никакой арфы слышно не было.
ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО “ОН” — НА САМОМ ДЕЛЕ ТЫ. ТЫ — СИМЕОН КЕЛЛИ. “ОН” В ТВОИХ ИЛЛЮЗИЯХ — ЭТО ТОЖЕ СИМЕОН КЕЛЛИ. ТВОЯ ПРОБЛЕМА В ТОМ, ЧТО ТЫ РОЖДЕН ИСКУССТВЕННО. ТЫ НАДЕЛЕН ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ МОРАЛЬЮ И СИСТЕМОЙ ЦЕННОСТЕЙ. НО НЕ МОЖЕШЬ ПРИНЯТЬ ОДНОВРЕМЕННО И ИСТИНУ О ТВОЕМ ПРОИСХОЖДЕНИИ, И ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ МОРАЛЬ.
ТЫ ЧЕЛОВЕК, НО ТВОЯ МОРАЛЬ ДАЕТ ПОЧУВСТВОВАТЬ, ЧТО ТЕБЕ НЕДОСТАЕТ КАКИХ-ТО ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КАЧЕСТВ.
— Спасибо. Теперь я здоров и должен уйти. НЕТ. Прогремел гром.
ТЫ ВИДИШЬ ЭТОТ КОШМАР УЖЕ В ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ РАЗ. ТЫ НЕ ИСЦЕЛЕН. И НА ЭТОТ РАЗ Я ОЩУЩАЮ МНОГО БОЛЬШЕ ПОД ПОВЕРХНОСТЬЮ ТВОЕГО СНА. МНОЖЕСТВО СТРАХОВ, КОТОРЫХ tam БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО. РАССКАЗЫВАЙ!
— Там больше ничего нет.
РАССКАЖИ МНЕ.
Объятия кресла стали крепче, мои руки и ноги были связаны. Казалось, что подголовник высасывает содержимое моей головы. — Ничего.
ЖЕНЩИНА. В ЭТИХ СТРАХАХ ЕСТЬ ЖЕНЩИНА. КТО ОНА? СИМЕОН, КТО ОНА?
— Автор книги, которую я читал.
И С КОТОРОЙ ВСТРЕТИЛСЯ. РАССКАЗЫВАЙ ВСЕ.
— Блондинка. Зеленые глаза. Пухлые губы, как... ЕЩЕ!
— Пухлые губы.
НЕТ. ЧТО-ТО ЕЩЕ.
Это был голос короля. Владыки, который не станет рубить тебе голову, но казнит словами и позором.
— Груди. Большие груди, которые я.., я...
Я ЗНАЮ ТВОЮ ПРОБЛЕМУ. ВИЖУ ПО ТВОЕМУ СОСТОЯНИЮ: ТЫ ПОНЯЛ, ЧТО ЛЮБИШЬ ЕЕ.
— Нет! Это отвратительно!
ДА. ОТРИЦАНИЕ НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТ. ОТКАЗ признать РЕАЛЬНОСТЬ ВСЕГО ЛИШЬ ЗАТРУДНЯЕТ ЛЕЧЕНИЕ. ТЫ ЛЮБИШЬ ЭТУ ЖЕНЩИНУ. НО У ТЕБЯ ЕСТЬ КОМПЛЕКС, КОТОРЫЙ УСКОЛЬЗНУЛ ОТ МОЕГО ВНИМАНИЯ. СИМЕОН, ТЫ ПОМНИШЬ ИСКУССТВЕННУЮ ГРУДЬ?
— Помню.
ЭТА ИСКУССТВЕННАЯ ГРУДЬ СИМВОЛИЗИРУЕТ ДЛЯ ТЕБЯ ТВОЮ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ПРИРОДУ. ТЫ БЫЛ ВСКОРМЛЕН НЕ КАК ДИТЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ, И ЭТА ПОТЕРЯ СЫГРАЛА С ТОБОЙ ЗЛУЮ ШУТКУ. ТЫ БОИШЬСЯ ЖЕНЩИН — ИЛИ...
— Нет. Я не боюсь женщин. Она просто отвратительна. Это надо видеть, чтобы понять. Все это было сказано разумно и спокойно. НЕТ, ТЫ НЕ ЧУВСТВУЕШЬ ОТВРАЩЕНИЯ. ТЫ ИСПУГАН. ТЫ БЕЖИШЬ ОТ ВСЕГО, ЧЕГО НЕ ПОНИМАЕШЬ В ЖИЗНИ. ЭТА ЖЕНЩИНА ВСЕГО ЛИШЬ ЧАСТЬ ЭТОГО. ТЫ БЕЖИШЬ, ПОТОМУ ЧТО НЕ МОЖЕШЬ ПОНЯТЬ, ГДЕ ТВОЕ МЕСТО, И ЦЕЛИ СТАНОВЯТСЯ ЛОЖНЫМИ. ТЫ НЕ ВИДИШЬ СМЫСЛА В ЖИЗНИ И БОИШЬСЯ ИСКАТЬ ЕГО, ЧТОБЫ НЕ ОБНАРУЖИТЬ ОДНАЖДЫ, ЧТО ЕГО НЕТ. ВОТ ПОЧЕМУ ТЫ ТАК РАСТРАЧИВАЕШЬ СЕБЯ, ЖИВЕШЬ БЫСТРЕЕ, ЧЕМ НУЖНО.
— Могу я уйти?
ДА. ИДИ. ТЫ БОЛЬШЕ НЕ УВИДИШЬ СНОВ О ТОМ, ЧТО БЫЛО С ТОБОЙ ТОГДА. ТЫ БОЛЬШЕ НЕ УВИДИШЬ ИХ. НЕ УВИДИШЬ... НЕ... УВИДИШЬ...
Небытие извергло меня. Я очнулся в комнате.
После каждого сеанса с машиной я чувствовал себя опустошенным, словно из меня выжали все жизненные соки; я трепыхался, задыхаясь, как рыба на песке, пытающаяся вернуться в привычную среду обитания, — обреченно бил плавниками и разевал рот.
Я коснулся своего лба — холодный и влажный от испарины. Кое-как доплелся до кровати и рухнул на нее, даже не подумав натянуть на себя одеяло.
Пытался погрузить в приятные мечты о Марке Аврелии.
И о Харри. И о деньгах.
Но откуда-то издалека до меня назойливо доносился голос, подобный звяканью цепей о каменный пол, потрескиванию пожелтевшей от времени бумаги в моих пальцах. И голос этот твердил: “Ты — тот, за кем они посылали. Я знаю, это ты. Я ненавижу тебя...”
