Странно: мы чувствовали себя двумя приговоренными к смерти, рядом с которыми неотвратимо тикает будильник палача, и все же ощущения наши были слаще, чем когда-либо раньше.
А может быть, в этом и не было ничего странного.
Может быть, страшная опасность освобождает нас от любых ограничений, амбиций, стеснения, заставляет, как никогда отчетливо, понимать простую, но в обычное время забываемую нами истину: предназначение нашей жизни состоит в том, чтобы любить и быть любимыми, черпать красоту и радости этого мира, осознавать, что будущее может настать, а может – и нет, а вот по-настоящему мы живем только сегодня.
Если мир – такой, каким мы его знали до этого, – уходил в небытие, то теряли свое значение и моя писательская работа, и музыкальное сочинительство Саши.
Единственным, что у нас оставалось, были дружба, любовь и серфинг. Чудодеи из Форт-Уиверна сузили наше с Сашей существование до тех границ, которыми всегда Довольствовался Бобби Хэллоуэй.
Дружба, любовь и серфинг. Бери их с пылу с жару!
Бери их, покуда можешь! Наслаждайся ими, пока ты еще человек и способен оценить, насколько они прекрасны!
Некоторое время мы лежали в тишине, прижавшись друг к другу, дожидаясь того момента, когда время возобновит свой ход. А может, надеясь на то, что этого не случится.
Затем Саша проговорила:
– А теперь пора что-нибудь приготовить.
– По-моему, мы только что этим занимались.
– Я говорю про омлет.
– М-м-м… Эти вкуснейшие яичные белки! – промычал я, издеваясь над фанатичной одержимостью Саши идеями «правильного питания». Опасаясь холестерина, она всегда делала омлет из одних только белков, безжалостно выбрасывая желтки.
– Сегодня я приготовлю омлет с желтками.
– Вот теперь я понимаю, что действительно грядет конец света!
– Белки, желтки и много масла.
– С сыром?
– Ну, не оставлять же коров без работы.
– Масло, сыр, желтки… Ты положительно решила покончить жизнь самоубийством.
Мы изображали веселье. Но не чувствовали его.
И оба это знали.
И все же продолжали прикидываться, поскольку вести себя иначе означало бы признаться в том, насколько нам обоим страшно.
Омлет удался на славу. А также – жареная картошка и обильно намазанные маслом английские булочки.
Пока мы с Сашей кушали при свечах, Орсон кружил вокруг кухонного стола и жалобно скулил, а когда мы смотрели на него, вовсю изображал из себя голодающего ребенка из гетто.
– Ты уже сожрал все, что я положил тебе в миску, – сказал я ему.
Он фыркнул, выразив изумление таким беспардонным заявлением, и заскулил, обратив жалобный взгляд на Сашу, будто пытаясь уверить ее в том, что я беспардонно лгу, а у него, бедняги, и маковой росинки во рту не было. Вслед за этим Орсон упал на пол, перевернулся на спину и стал болтать в воздухе лапами, потом вскочил, встал на задние лапы и проделал танцевальное па вокруг своей оси. Он вел себя совершенно бессовестно.
Я отодвинул ногой стул от стола и сказал:
– Ну ладно, садись.
В мгновение ока он вскочил на стул и уселся – весь внимание, не сводя с меня нетерпеливого взгляда.
– Только что, – начал я, – мисс Гуделл услышала от меня совершенно не правдоподобный, почти безумный рассказ, подтверждением которого могут служить только записки вконец свихнувшегося попа. Она приняла его на веру лишь потому, что является сексуально озабоченной и постоянно нуждается в мужчине, а я – единственный, кто соглашается с ней спать.
Саша швырнула в меня недоеденным куском жареного хлеба с маслом. Он упал на стол прямо перед носом Орсона, и тот ястребом кинулся на добычу.
– Нельзя, брат! – сказал я.
Пес замер в сантиметре от кусочка хлеба – с открытой пастью и оскаленными зубами. Повинуясь моему приказу, он не стал есть лакомство, а лишь с видимым удовольствием обнюхал его.
– Если ты поможешь мне убедить мисс Гуделл в том, что все рассказанное мной о проекте Форт-Уиверна является правдой, я поделюсь с тобой омлетом и жареной картошкой.
– Пожалей собаку, Крис, – попросила Саша, – у нее сейчас разорвется сердце.
– У него нет сердца, – ответил я, – у него внутри только желудок.
Орсон укоризненно посмотрел на меня, словно упрекая за то, что я издеваюсь над ним, тогда как он не
