– Кристофер?
– Добрый вечер, мистер Кирк.
– Я так скорблю в связи с кончиной твоего отца!
Он был чудесным человеком.
– Да, это верно.
– Мы уже забрали его тело из больницы и, поверь, Кристофер, обращаемся с ним так, как если бы он был членом нашей семьи, – с огромным уважением. Я ведь прослушал в Эшдоне курс его лекций по поэзии XX века. Ты знал об этом?
– Да, конечно.
– Именно он научил меня любить Элиота и Паунда, Одена и Плэта, Беккета и Эшбери. Роберта Блая. Йейтса. Всех их. Я терпеть не мог поэзию, когда пришел к нему в класс, и уже не мог без нее жить, выйдя оттуда.
– Уоллес Стивенс, Дональд Джастис, Луиза Глюк – они были его любимыми.
Сэнди улыбнулся и согласно кивнул, но тут же спохватился:
– О, извини, я забыл…
С этими словами он поспешно выключил свет в прихожей и на крыльце.
– Да, ужасная потеря, – прозвучал его голос с темного порога. – Тебе, должно быть, невероятно тяжело.
Остается утешаться лишь мыслью о том, что он наконец-то избавлен от страданий.
Вообще-то глаза у Сэнди зеленые, но в бледном свете луны они казались черными и блестящими, как панцирь жука. Не отводя от них взгляда, я спросил:
– Могу я его видеть?
– Кого? Гм, твоего отца?
– Я даже не простился с ним, когда его увозили из палаты. В тот момент мне казалось, что это ни к чему.
А теперь… Мне хотелось бы взглянуть на него в последний раз.
Глаза Сэнди Кирка напоминали безмятежную гладь океана, однако под видимым спокойствием скрывалась бездонная бездна. В голосе его по-прежнему звучало профессионально-сдержанное сочувствие к человеку, потерявшему близкого.
– О, Кристофер… Мне так жаль, но… процесс уже начался.
– Вы сунули его в печку?
Сэнди вырос в семье, испокон века занимавшейся похоронным бизнесом, а в этой среде, как ни в одной другой, чрезвычайно широко используются эвфемизмы. Поэтому сейчас он болезненно поморщился. Прямота, с которой был поставлен мой вопрос, покоробила его.
– Да, покойный уже находится в кремационной печи.
– Но почему так быстро?
– Проволочки в нашем деле ни к чему, сам понимаешь. Конечно, если бы я знал, что ты придешь…
«Интересно, – подумал я, – смог бы он так же спокойно встретиться своими похожими на крылышки жуков глазами с моим взглядом при свете солнца? Жаль, что мне не суждено проверить это».
Поскольку я молчал, Сэнди Кирк вновь заговорил.
– Ты не представляешь, как я расстроен, Кристофер, – произнес он. – Тебе так тяжело, а я мог бы помочь тебе, и вот…
Живя своей необычной жизнью, в некоторых вещах я искушен, в других же являюсь полным профаном. Однако, хотя я и не в ладах с днем, ночь мне знакома как никому другому. Поскольку я частенько являлся мишенью для жестоких нападок со стороны невежественных дураков, мне приходилось учиться пониманию человеческих сердец лишь в общении с родителями и любящими меня друзьями, которые, подобно мне, живут преимущественно между закатом и рассветом. Поэтому мне редко приходилось сталкиваться с откровенной ложью, но сейчас я был шокирован наглым враньем Сэнди. Мне казалось, что оно пачкает не только его самого, но и меня. Выдерживать взгляд его обсидиановых глаз стало мне не под силу. Я опустил голову и уставился в пол.
Ошибочно приписав это моему горю в связи со смертью отца, Сэнди переступил порог и положил руку мне на плечо. Мне стоило большого труда не отшатнуться.
– Моя работа состоит в том, чтобы утешать скорбящих, Кристофер, и обычно у меня это неплохо получается. Но, говоря откровенно, я не знаю слов, которые могли бы объяснить смерть или сделать ее менее тяжелой.
Мне хотелось изо всех сил дать ему в брюхо.
– Ничего, я справлюсь, – насилу выдавил я, понимая, что должен уходить отсюда как можно скорее, прежде чем не натворил чего-нибудь безрассудного.
– Обычно я преподношу людям стандартный набор банальностей, которых ты нипочем не найдешь в произведениях поэтов, любимых твоим отцом. Тебе я их говорить не буду.
Не поднимая головы, я кивнул и попятился, высвобождая плечо из-под его ладони.
– Спасибо, мистер Кирк. Извините, что побеспокоил.