Сбитый с толку, я вышел на середину спальни.
Сквозняк из открытого окна был не настолько силен, чтобы от него захлопнулась дверь, и уж тем более он не мог создать ту жуткую тень, которую я успел заметить.
Возможно, под кроватью и мог бы спрятаться взрослый мужчина, но тогда он оказался бы зажатым между матрацем и полом. Кроме того, за то короткое время, которое понадобилось мне, чтобы ворваться в спальню, спрятаться под кроватью не успел бы даже самый проворный человек.
В стенном шкафу, дверца которого была также открыта, пришелец тоже не мог бы укрыться, но на всякий случай я заглянул и туда. Взглянув наверх, я увидел в свете фонарика люк, ведущий на чердак. Лестницы под ним не было, но даже если бы она там стояла, никто не успел бы с быстротой паука взобраться по ней на чердак и втянуть ее за собой. В распоряжении злоумышленника было не более трех секунд – явно недостаточно, чтобы спрятаться.
Рядом с кроватью располагались два задернутых шторами окна, и оба были надежно заперты изнутри.
Убийца никак не мог выбраться через них. Но, возможно, смогу я? Мне крайне не хотелось возвращаться в вестибюль.
Не выпуская из поля зрения входную дверь, я попытался открыть окно. Это мне не удалось. Оконные рамы были закрашены масляной краской и не поддавались.
Это были массивные окна, разделенные деревянными планками на несколько узких частей. Не приходилось и мечтать о том, чтобы просто выбить стекло и бежать.
Я стоял спиной к ванной. Внезапно мне показалось, что по моей шее забегали насекомые. Мне почудилось, что Анджела уже не лежит на полу, а поднялась и стоит сзади меня – залитая кровью, с глазами светлыми и пустыми, как серебряные монеты. Мне показалось, что я слышу, как она пытается говорить, но не может, и вместо речи раздается лишь бульканье из ее страшной раны.
Когда я, дрожа от ужаса, обернулся, позади меня никого не было. Я выдохнул, испытав неимоверное облегчение, и только тут понял, насколько напугало меня собственное воображение, нарисовав столь чудовищную картину.
Однако я все еще находился во власти этого жуткого видения. Мне казалось, что я вот-вот услышу, как несчастная поднимается в ванной на ноги. Горе, вызванное смертью Анджелы, мгновенно сменилось страхом за собственную жизнь. Я уже не воспринимал ее как личность. Она стала неодушевленным предметом, воплощением смерти, чудовищем, оглушительным напоминанием о том, что всем нам уготованы кончина, гниение и превращение в прах. Мне стыдно признаться, но в этот момент я даже испытал ненависть по отношению к ней. Я ненавидел ее из-за того, что чувствовал себя обязанным подняться сюда, на второй этаж, из-за того, что она втравила меня в этот ужас, и в то же время ненавидел себя за то, что ненавижу ее – обожавшую меня медсестру. Ненавидел ее за то, что из-за нее ненавижу себя. Наверняка в основе этой омерзительной психологической спирали лежал скорее страх, нежели ненависть, но, несомненно, присутствовала и она.
Иногда трудно найти более мрачное место, чем наши собственные мысли – эта безлунная полночь души.
От холодного пота мои ладони стали влажными и скользили на рукоятке пистолета.
Я перестал гоняться за призраками и с неохотой вернулся в коридор. Там меня ждала кукла.
Самая большая по размеру кукла с полки в рабочем кабинете Анджелы – более полуметра ростом – сидела на полу, раздвинув ноги и глядя на меня в свете, лившемся из открытой двери в единственную комнату, которую я еще не успел обследовать, – напротив еще одной ванной. Руки куклы были подняты, и на них что-то висело.
В этом было что-то нехорошее.
Я заметил это при первом же взгляде на куклу, но когда пригляделся, то понял, что это было нечто очень нехорошее.
Если бы дело происходило в голливудском фильме, то вслед за этой куклой на сцене должен был бы появиться человек с весьма дурными намерениями. Здоровенный парень в маске хоккейного вратаря. Или в капюшоне. В руках у него должна быть бензопила, или, на худой конец, пневматический пистолет, стреляющий гвоздями, или, если он находился в хорошем расположении духа, топор – достаточно большой, чтобы с легкостью расчленить тираннозавра.
Я заглянул в рабочий кабинет Анджелы, где все так же горела лампа на столе. Нет, ни один злоумышленник там не прятался.
Двигайся! Дальше – ванная комната, выходящая в коридор второго этажа. Никого. Мне хотелось по- маленькому. Не время! Двигайся!
Теперь – к кукле, одетой в черные кроссовки, черные джинсы и черную футболку. То, что она держала в руках, оказалось синей кепкой-бейсболкой с двумя вышитыми кроваво-красной нитью словами над козырьком: «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД».
Поначалу мне показалось, что эта кепка просто похожа на мою. В следующее мгновение я увидел, что это – моя кепка, которую я оставил внизу, на кухонном столе.
Бросив быстрые взгляды в сторону лестницы и комнаты, куда я еще не успел заглянуть, я выдернул бейсболку из маленьких фарфоровых рук и натянул ее себе на голову.
При определенном освещении и в определенных обстоятельствах любая кукла может показаться зловещей и даже внушить суеверный ужас. Здесь был другой случай, поскольку в чертах этой куклы не заключалось какого-либо зла, и все же при более пристальном взгляде на нее по моей шее пополз неприятный холодок, как во время вечеринки в Хэллоуин.
Действительно, меня напугало нечто странное в лице куклы. Приглядевшись, я понял, что именно: необъяснимое сходство со мной. Да что там сходство!
У куклы было мое лицо! Это была маленькая копия меня самого.
Я был одновременно тронут и напуган. Оказывается, я до такой степени был дорог Анджеле, что она с любовью увековечила мои черты в одной из своих кукол и посадила ее на полку, где стояли ее любимые творения. Внезапно меня, словно дикаря, обуял примитивный страх, что стоит мне прикоснуться к этому
