Он шел мимо фруктовых лавок, где стояли огромные корзины с наваленными грудой вишнями, представлявшими всю хроматическую цветовую гамму. Одни смахивали на те, что они с Ханком украли из грузовика на воздушной подушке, другие вообще ни на что прежде виденное не походили. Хотелось все перепробовать, но он помнил об отведенном сроке в двадцать четыре часа. На поиски может понадобиться все это время, если не больше. И шагал дальше.
На рыночке под открытым небом, где в кровавых лужах лежали боковые части туш животных, а в некрашеных ящиках с мелко наколотым льдом — куски вырезки и бифштексы, ромагинский правительственный инспектор осматривал мясо, пришлепывая печать, а мясник, не особо таясь, совал ему по крупной монете за каждую одобренную тушу. Над площадкой уже скапливались мухи, и Тоэм хорошо представлял, что тут будет твориться, когда дневная жара одеялом окутает все вокруг. И чем будет пахнуть.
Сразу за мясным рынком располагалась автоматизированная мясная лавка, где мясо хранилось в кубических стеклянных морозильниках, постоянно выставленное напоказ. Цены были раза в три выше, чем у продавца необработанного мяса, но Тоэм решил, что не задумываясь заплатил бы побольше. Если еще когда-нибудь сможет проглотить кусок мяса. Даже простой взгляд на сырую плоть вызывал у него тошноту. Понятно, на нем отразились привычки, предпочтения и антипатии мутиков.
Мужчина в развевающейся накидке, похожей на ту, которую много дней тому назад выдал ему автомат, важно шествовал по пешеходной дорожке. Огромный, жирный, со свиным рылом, он ковырял в зубах сверкающим ногтем. Представители низших классов отступали на мостовую, освобождая путь, хоть в том не было физической необходимости — ширины тротуара хватило бы, чтоб вместить человек семь- восемь в ряд. Впрочем, Тоэм поступил точно так же. Нельзя привлекать к себе внимание, возбуждать подозрения.
Потом, переходя оживленную улицу, он увидел мальчика с белыми глазами, проезжавшего в лимузине. Рядом восседала очень богатая женщина. По поведению мальчика никак нельзя было судить, узнал тот его или нет. Тоэм хотел побежать за ним, но не побежал. Что-то в этом мальчике ему не нравилось. Больше по этому поводу он сказать ничего не мог. Может быть, дело в том, что Ханк испугался мальчика, а Ханк вроде бы мало чего пугался. Если уж мутик боится мальчишку, на то есть причина. Нечто большее насылаемых грез. Он переправился на другую сторону улицы и двинулся к рынку наложниц, куда открывался вход с улицы Продавцов Наслаждений.
В действительности улица Продавцов Наслаждений была никакой не улицей, а площадью. В центре площади в обширном фонтане мифологические существа из ромагинской религии опрокидывали кувшины с весело булькающей водой над головами мраморных нимфочек. Кругом царила праздничная атмосфера. Дома были выкрашены в разные цвета и хорошо отремонтированы. На отполированных флагштоках были натянуты многоцветные транспаранты. На площади уже кучками собирался народ, и наряды представителей высшего класса резко выделялись среди простолюдинов в армейской униформе. Но простолюдины тоже имели право прийти на площадь, ибо совет губернаторов не распространял социальных различий на кредитки бедняков и богачей. Одна купюра не хуже другой. Не способности, а одни только деньги обеспечивают людям равенство.
— Я припарковал яхту на нижней орбите, — сообщил один богач другому. — Прибыл на полумильной, планирую привезти домой полсотни красоток.
— Мои запросы, — заявил другой, пощипывая усики, словно прочерченные карандашом, — удовлетворить не так просто. Ищу одну-единственную девушку — если такая вообще найдется, — достойную покупки с аукциона.
— Ты просто сноб, — констатировал первый.
Тоэм прошел мимо. Большинство простолюдинов нацеливались на посещение Дома любви и Дома невест, где за две купюры можно купить пятнадцать минут. Лишь немногим хватало денег на покупку собственных рабынь, собственных наложниц. Они жадно поглядывали на торговцев, которые устанавливали трибуны на отведенных им платформах.
Постепенно с течением времени все больше и больше народу причаливало к площади. Набрались уже сотни две, причем семьдесят пять процентов составляли простолюдины. Кучка представителей общества в накидках сгрудилась вокруг плаката 'Убей мутика — спаси свой мир', вывешенного на доске объявлений с материалами, пропагандирующими различные политические программы — естественно, в пользу убийства мутиков, — отличавшиеся одна от другой только методами уничтожения.
Прозвучал гонг, шут потешной песенкой возвестил об официальном открытии торговли на рынке. Юные простолюдины повытаскивали деньги и ринулись к дверям домов наслаждений. Простолюдины постарше соглашались обождать, ибо событие, пусть даже необходимое и желанное, успело утратить свою уникальность. Немногочисленные молодые простолюдины, которые отказывали себе во всем и месяц за месяцем копили кредитки, стояли, разглядывая платформы, не зная, куда бежать. Кто-то мигом и наобум купит первых попавшихся на глаза девушек. Другие будут ждать и ждать, пока не выставят всех и в запасе никого не останется.
Через миг, как по тайному сигналу, из-за занавесов в глубине платформ возникли торговцы и принялись расписывать товар. Все в усыпанных драгоценностями накидках ярчайших расцветок, с застежками не в четверть дюйма, а скорей в целый дюйм. Торговец Кингер, оказавшийся прямо перед Тоэмом, махнул рукой в сторону занавеса, вызывая первую женщину. Поистине потрясающую. Блондинку, высоченную, как минимум, шести футов ростом. Огромные груди выпячивались вперед благодаря надетому на ней тонкому лифу из мерцающего пурпурного материала. Шелковая юбочка практически не прикрывала сосуд наслаждений.
— Прошу вас, джентльмены... — повторял торговец.
Тоэм переводил взгляд с платформы на платформу. Он не мог рисковать и вести наблюдение за одним лишь купцом, допустив, чтобы Тарлини продали у него за спиной. Реддиш предлагал краснокожую прелестницу с Шоуни, планеты, заселенной индейцами и располагавшейся на самом краю галактики, на которую часто совершались набеги. Ставки росли бешеным темпом. Невольница обещала принести еще более крупный куш. Фулмоно продавал близнецов, смуглых девушек, по его утверждению, из бассейна Амазонки, с самой Земли. Фастен обводил кончиком трости ноги девчушки, которая, видно, была чуть не до смерти перепугана, видя вокруг плотоядные физиономии, но, похоже, решилась не выдавать страха. Фастен отмечал великолепную полноту икр, замечательные коленки. Рашинджи...
Рот Тоэма раскрылся, закрылся и снова раскрылся. Женщиной Рашинджи, той самой, кому предстояло расхаживать среди присутствующих, собирая с победителей торгов деньги (все платежи наличными, никакого кредита), была Тарлини! В ослепительно алом платье с черной брошью. Колышущиеся груди показывались из остроугольного декольте. Она улыбалась идиотской улыбкой со своего сиденья на краю платформы. Рашинджи в данный момент продавал очень привлекательную девушку, но все внимание Тоэма было устремлено на столь хорошо знакомое лицо и фигуру. Что она делает в качестве помогающей купцу женщины? Почему выглядит такой довольной?
Возбуждение на площади возросло и прочно удерживалось на высшем пике. Он прорывался через толпу, распихивал, не разбирая, богатых и бедных, пытался добраться к платформе Рашинджи. Повис на задней стенке, высматривая Тарлини. Она хохотала над замечаниями торгующихся, собирая их денежки в черный мешок, который держала на золотой цепи. Она его не видела. Он с некоторым ошеломлением сообразил, что она не узнает его, даже если увидит. У него теперь волосы светлые, а не темные, и он ничуть не похож на ее Тоэма.
Гибкая юная девочка-женщина, которую в данный момент продавал Рашинджи, ушла за семьсот шесть купюр.
Друзья осыпали расплачивавшегося богача поздравлениями...
Тоэм отовсюду чувствовал запах пота...
Тарлини, улыбаясь, доверительно беседовала с толстяком из высшего класса, который скорей скалился с вожделением, чем улыбался...
Шум торгов барабанил в ушах...
Голова почти неудержимо шла кругом. Зачем она это делает? Почему помогает торговцу? Плату всегда собирает самая доверенная и любимая жена купца. Неужели пошла за Рашинджи замуж? Нет! Или да?
