— Точнехонько! Так оно и есть, как достопочтенная госпожа Киёми сказать изволила.
Киёми мгновенно изменилась в лице. Меж бровей молнией пролегла морщинка, в глазах, смотрящих на Сабухиро, рассыпалось пламя.
Выражение «достопочтенная госпожа Киёми» напомнило ей о том грязном письме и острым жалом вонзилось в самое сердце.
Заметил Сабухиро эту перемену или нет, но последний бутерброд он-таки ухватил и принялся, причмокивая, уминать его за обе щеки.
— Эх, погодка хороша! — Кэнсаку лежал на спине, с удовольствием растянувшись во весь рост. Между тем, чувствовалось, что свою байку он выдал неслучайно.
Небо было ясным до самых глубин, но по контрасту с этой прозрачной легкостью молодую компанию словно придавило чем-то мрачно-тяжелым. Одна лишь наивная Тамаки не понимала, в чем дело.
— Кстати, Эно-сан, ты вроде говорил, что сегодня на озере ночные съемки?
— Угу.
— Сабу-тян, а ты не снимаешься?
— Тамаки, не спрашивай, мне неловко.
— Почему?
— Да потому что Эно, то есть его герой, будет сегодня вечером топить меня в этом озере.
— Ооо…
— Слушай, Сабу-тян. — Кэнсаку по-прежнему лежал навзничь. — Мне кажется, эта твоя роль все-таки выигрышная.
— Прости, Эно, я сказал «неловко» вовсе не жалуясь. Я сам считаю, что это мой шанс. Только понимаешь, я перед нашей компанией смущаюсь.
— Ой! Как! Сабу-тян! — Тамаки вытаращила глаза. — Тебе дали такую чудесную роль?
— Это Эно за меня просил. Он вот сейчас сказал «эта твоя роль», а на самом деле не так. Знаете такого актера, Уцуми Тоору?
— Знаменитый комик! — У Киёми тоже глаза заблестели от любопытства.
— Во-во. Так это его роль, только он вчера с острым аппендицитом в больницу угодил. И Эно сказал, что на это место я подойду.
— Ой, Сабу-тян! — У Тамаки даже слезы на глазах заблестели. — А ты правда подойдешь? Получится у тебя, если на эту роль Уцуми выбрали?
— Отстань. Мне бы это самому хотелось знать.
Продолжая валяться, Кэнсаку убежденно заговорил:
— Сабу-тян не в пример мне уже несколько лет на киностудии трудится, база у него есть. Беда в том, что он только на вид нахальный, а на самом-то деле вовсе не так. Все о других заботится, а себя толком предложить не может. Вчера, когда срочно замену подбирали, с ним три эпизода сделали, и режиссер просто в восторг пришел! Как это, говорит, такой парень до сих пор себя не проявил. Так что он уже подошел.
— Ой, ну надо же! — Киёми внимательно посмотрела на Сабухиро с Тамаки. — И Сабу-тян ничего об этом Тамаки не рассказал, так?
— Ну не тот это случай, чтоб Тамаки в подробностях докладывать.
— Ты уверен?
— Что — «уверен»?
Киёми рассмеялась.
— Ну ладно. Тамаки!
— Что?
— Это же только вчера случилось, у меня времени не было тебе сообщить, так что прости великодушно. К тому же, я ужасный скромник.
— Эно, а ты знаешь, — Тамаки, уклоняясь от взгляда Киёми, явно решила перевести разговор на другую тему, — тут Сабу-тян очень нехорошо поступил.
— Что-о? Это что же я сделал такого?
— А как же? Знаешь, Эно, он придумал про нашего коменданта ужасно некрасивую историю.
— Не смей! Не смей, Тамаки! Я же говорил тебе, это детективный рассказ, это не взаправду!
— Ну-ка, ну-ка, Тамаки. — Эно улыбался. — И что же за ужасно некрасивую историю про коменданта придумал Сабу?
— Что убийца мадам из «Одуванчика» — Нэдзу-сан!
— Что-о?!!
Кэнсаку вскочил с травы, словно подброшенный.
— Дура! Дура ты, Тамаки! — На Сабухиро было жалко смотреть. Покраснели даже его кабаньи плечи.
— Эно, понимаешь, это я невзаправду, я просто сочинил детектив! Не бери в голову!
Но Кэнсаку был серьезен так, что на него было страшно смотреть.
— Сочинил, не сочинил — неважно. Выкладывай свою историю. Это почему же Нэдзу-сан убил мадам?
— Ну в общем такое дело. У меня в рассказе найденный труп — это не мадам.
— Как не мадам? А кто ж тогда?
— Эно, ты ведь почитываешь детективы?
— Все время читаю. И что?
— В детективах бывает, что обнаруживают труп без лица… ну, то есть по каким-то причинам лицо узнать невозможно. Так вот восемь-девять случаев из десяти, в конце выясняется, что жертва не тот, на кого думали, а кто-то другой.
— Вон оно что… Я такое тоже читал. И что дальше?
— Вот я эту ситуацию и примерил к тому происшествию. Но у нас в квартале нет женщины-ровесницы мадам, да еще пропавшей без вести. А была какая-то дама, которая как раз в тот вечер приезжала к Нэдзу… Эно, ну ты же сам провожал ее тогда! Она была примерно одного возраста с мадам, вот я и придумал, что труп — это она.
— Ясно. Значит, будто бы он ее убил, переодел в одежду мадам, а лицо уничтожил, верно?
— Ну да. Так я и сочинил.
— Получается, что Нэдзу-сан и мадам — соучастники?
— Получается.
— А мотив преступления?
— У мадам в прошлом была судимость. Это раскопал Итами, и она оказалась куклой в его руках. Ей избавиться от него хочется, а страшно — вдруг он ее прошлое на белый свет вытащит? Вот она ту даму собой и нарядила. Будто бы ее как раз и убили. А сама прячется.
— А кто та дама, которую для подмены выбрали?
— Ты же говорил, что она на Юкико похожа, так? Поэтому в моем рассказе она — мать Юкико, и она когда-то изменила своему мужу, Нэдзу-сан.
Кэнсаку слушал молча и становился все серьезнее.
— Ну? И что дальше?
Лицо его наполнилось страданием, голос звучал глухо, а слова давались с трудом.
Киёми и Тамаки, слушавшие затаив дыхание диалог приятелей, невольно переглянулись.
Сабухиро тоже заметил неладное:
— Эно, да брось ты! Говорю же, выдумал я это.
— Не могу бросить. Рассказывай, что там дальше про мать Юкико?
— Ну раз тебе так надо, слушай до конца, — сказал Сабухиро с некоторым вызовом в голосе и продолжил: — В общем, она раскаялась и принялась донимать Нэдзу, чтобы восстановить брак. Тот — ни в какую. И не просто ни в какую — он ее возненавидел. А с мадам они, кстати, оба выходцы из Камигаты, верно?
— Насчет мадам не скажу, а Нэдзу-сан из Харимы.
— Во! Я и придумал, что они прежде были знакомы. А потом здесь случайно встретились, и у них как
