Генерал-аншеф собрал у себя в палатке командиров.
Он не хотел рисковать — двигаться со всей своей армией в горы. Чтобы не оказаться зажатыми среди ущелий, Долгоруков решил оставить на месте два батальона пехоты и два полка кавалерии прикрывать тыл. А остальным семи пехотным батальонам произвести поиск на Алушту.
Он рассказывал о своем плане собравшимся.
— Вам, Валентин Платонович, — обратился Долгоруков к генералу Мусину-Пушкину, — я поручаю сделать поиск. Лазутчики говорят, что визирь устроил где-то по дороге, в горах, передовое укрепление. Вы постараетесь занять его, но дальше пока не предпринимайте ничего: главный лагерь у Алушты защищают семь батарей. А я с двумя батальонами пехоты останусь здесь, чтобы вы были спокойны в спине.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
— Всю конницу я оставлю при себе: с ней в горах все равно делать нечего. Наши кони — не ихние, татарские, которые скачут по горам, как козы. Жаль, что не у всех господ командиров местные кони!
— У Михаила Илларионовича хороший конь, — похвалил Мусин-Пушкин.
— Да, настоящий горский, — подтвердил подполковник Кутузов.
— Он вас в горах вывезет, — сказал командующий. — Вот и все, господа. А теперь — отдыхать!
Румянцов тут же, у походного костра, собственноручно написал бы приказ, а Долгоруков, этот хлебосольный московский барин, а не полководец, никакого письменного приказа генералу Мусину-Пушкину не дал. Он писать не любил и часто говаривал: 'Я человек военный и в чернилах не окупан!'
И командиры разошлись по своим частям.
Генерал-поручик Мусин-Пушкин выступил в поход еще до зари: предстояла самая трудная часть пути.
Московский гренадерский шел в авангарде. Подполковник Кутузов ехал вместе с проводником Ахметом впереди гренадер.
Войска вступили в ущелье. Пехоте сразу же пришлось перестроиться: гренадеры едва проходили по четыре в ряд.
Узкую, тесную дорожку с обеих сторон крепко сжали горы, все склоны которых были покрыты лесом.
Дорога шла то вверх, то вниз, извиваясь вокруг горы. Она кружила, петляла. Одно и то же место проходили по нескольку раз. Вот дорога идет под нависшим уступом скалы, напоминающим кусок сломанной арки. А через полчаса ту же арку русские солдаты видят уже где-то внизу.
Под ногами хрустел осыпающийся мелкий щебень или стучал твердый, чистенький, словно отполированный, плитняк.
Несмотря на то, что солнце еще не взошло и не было жарко, с солдат уже катил пот. Пехота шла напряженно, как по льду, то и дело скользя. Кони ступали осторожно, прижав уши. Единороги двигались сегодня медленнее, осмотрительнее: ездовые боялись засесть в какой-либо расщелине или свалиться с гаубицей в ущелье. В одном месте, у поворота, проводник Ахмет вдруг осадил коня.
— Что такое? — оглянулся своими быстрыми, зоркими глазами Кутузов. Он все время ехал, настороженно глядя вперед — нет ли где засады? И не очень доверял проводнику-татарину.
— За поворотом начинается такая дорога! — закрутил головой Ахмет и стал слезать с коня. — Надо подтянуть подпругу!
Кутузов дал знак. Гренадеры остановились. Приказ 'Остановиться' облетел с быстротой молнии всю колонну русских войск, все эти две тысячи восемьсот пятьдесят человек пехоты. Люди охотно остановились, снимая гренадерки, вытирая потные лица и шею. Артиллеристы подкладывали под колеса единорогов камни, чтобы гаубицы не катились назад.
— Молодая! — говорил канонир, поглаживая свою гаубицу. — Вместе со мной на службу поступила.
— Ты гляди, хорошо ли подложил? Еще сунется под гору, — не шутя заметил ефрейтор.
— Не сдвинется, дяденька. А кабы сорвалась, беда! — глянул вниз солдат.
— Тебя ждать не стала бы! — засмеялись товарищи.
— Зачем остановились? Турки? — спрашивали сзади.
Как бы в ответ им из авангарда шло по цепи:
— Артиллерии и верховым подтяни подпруги!
Михаил Илларионович слез и внимательно осмотрел, исправно ли у него седло.
А гренадеры, отдыхая, переговаривались:
— А нам что осмотреть?
— Подметки…
— До чего насклизли — идти нельзя!
— Тебя бы, Павлуша, подковать, как того вола, восемью подковами, ты бы легше пошел!
— А что, думаешь, худо было бы?
И вот колонна тронулась дальше.
Обогнули отвесную скалу, которая тянулась вверх, как стена. Сквозь кусты можжевельника внизу глянулась пропасть, а дальше шла такая немыслимо крутая тропинка, что Михаилу Илларионовичу стало не по себе.
Извилистая тропинка вся была завалена камнями. Она лепилась у горы по самому краю обрыва. По ней не пройти и трем человекам.
— Справа по двое! — обернулся Кутузов.
'А как же тут пройдут двенадцатифунтовые гаубицы?' — подумал он.
Колонна стала спускаться. Из-под ног гренадер сыпались камни и с глухим шумом падали в пропасть.
Кутузов невольно оглядывался: а его гренадеры все целы?
Тропинка все суживалась, а иногда и вовсе пропадала.
Крепконогий, маленький горский конь Михаила Илларионовича шел твердым шагом, не останавливаясь. Кутузов бросил поводья: он чувствовал, что конь лучше его знает, как идти по такой немыслимой дороге.
'Хорошо, что сухо. А если бы дождь? Тогда тут не пройти!'
Пробирались по краю скалы. Внизу — страшно взглянуть — чернела пропасть. Кони здесь чуть шли, цепляя нога за ногу; иногда садились на крупы. Одно малейшее неосторожное движение, и конь с всадником неминуемо летели бы в бездну.
Ахмет громко понукал своего коня, свистел, подбадривая его. Конь неохотно шел вперед. Голос Ахмета звучно отдавался в молчании гор.
'Уж не подает ли он знака своим родичам?' — подумалось Кутузову.
Колонна двигалась очень медленно. Трехфунтовые гаубицы еще кое-как прошли, а двенадцатифунтовые, 'новой пропорции', пришлось тащить солдатам на канатах.
Солнце уже поднялось, когда вышли опять на более сносную, широкую дорогу.
И вот тут солдаты увидали — казалось, до них рукой подать — величественные горы: справа широко раскинул свою плосковерхую палатку четырехугольный Чатырдаг, опоясанный облаками. А слева — подымала красноватые голые изломы громадная Демерджи. Демерджи была похожа на женщину, закутанную в чадру, которая сидит высоко, над самой бездной.
Кутузов невольно залюбовался этим великолепием, но Ахмет уже указывал ему на другое.
— Тырда-тарла! — говорил он, показывая пальцем. — Земляной вал. Турки!
Верстах в полутора было расположено передовое турецкое укрепление. Турки насыпали вал и укрепили его камнями.
Они ждали русских.
Место для обороны было выбрано удачное: с двух сторон шли крутые каменные стремнины. Обойти врага не представлялось никакой возможности. Сзади за укреплением виднелись невдалеке плоские крыши татарского селения.
— Какая это деревня? — спросил у Ахмета Кутузов.
— Шумы.
