У крыльца стояли одни ребятишки.
— А вы чего ждете, воробьи? — спросил Михаил Илларионович, лукаво поглядывая на ребят.
Мальчики молчали, смущенно улыбались, робели.
— Они, верно, вместе с тятьками пришли, — высказал предположение Кайсаров, стоявший у двери.
— Ну, что же вы молчите? — допытывался Кутузов.
— Нет, мы сами, — наконец осмелел кареглазый паренек в новеньких липовых лаптях.
— Как сами?
— Одни пришли.
— Откуда?
— Из Матрениной.
— Это где же такая?
— Из-под Вереи.
— Ага. А зачем пришли?
— Нам бы ружьецо, дедушка!.. — ковыряя пальцем тесовую обшивку крыльца, сказал кареглазый.
— Хоть бы одно на всех, — поддержал просьбу второй мальчик.
— А что же вы с ними станете делать?
— Француза бить.
— Он нашу деревню пожег. Тетку Марью убил, — прибавил третий.
— И дядю Степана, — разговорился последний, четвертый мальчик, бывший меньше всех.
— А где же вы теперь живете?
— В лесу, у лисьих ям, знаете? — ответил маленький.
Михаил Илларионович смотрел на ребят, горько улыбаясь.
— Дедушка, дайте хоть этот… Как его, забыл… Такой… поменьше… — просил кареглазый.
— Пистолет, что ли?
— Ага, ага! Дайте!
— А вы стрелять умеете?
— Умеем! — уже хором ответили мальчики.
— Как думаешь, Паисий, придется дать? — посмотрел на Кайсарова Михаил Илларионович.
— Придется, ваше сиятельство: парни — бравые, — ответил Кайсаров, пряча улыбку.
— Тогда принеси им карабин и патронную суму, что давеча взяли у пленного конноегеря. Карабин стоит возле окна, в углу.
Кайсаров принес французский карабин и сумку с патронами и передал Михаилу Илларионовичу.
— Тебе сколько лет? — спросил Кутузов у кареглазого паренька.
— В филипповки будет тринадцать.
— Ну вот. Я в четырнадцать лет взял ружье, а ты немного раньше. Ты парень храбрый, будь же таким всегда! Получай!
И Кутузов передал кареглазому пареньку карабин и патронташ.
Мальчик весь зарделся от радости:
— Спасибо, дедушка!
— Спасибо! — благодарили все остальные.
И, окружив счастливца, побежали к коновницынской избе, где полковник Резвой выдавал крестьянам ружья.
Михаил Илларионович сидел на крылечке, удовлетворенно думая: 'Народ поднялся, в нем вся сила!'
Наполеона, видимо, тоже очень беспокоит русский народ, партизаны.
Недаром и Лористон так распинался о 'варварской войне'. Перед партизанской войной весь полководческий талант Наполеона становится бессильным. Так было в Испании, так будет и в России.
Надо окружить Наполеона в Москве партизанскими отрядами, чтоб он без нашего ведома не мог сделать ни шагу. И побольше тревожить его коммуникации.
А чтоб руководить партизанами, надо немедля отправить небольшие военные отряды.
'Ты думаешь, голубчик, разбить нас в генеральной баталии, а вот мы тебя доконаем малой войной!' — подумал Кутузов, вставая.
Каждый день, проведенный нами на этой позиции, был драгоценен для меня и для армии, и мы этим воспользовались.
Партизанская война, которую от Витебска вели своими силами и по своему разумению народы России, приняла в Тарутине более широкие и совершенные формы.
Фельдмаршал Кутузов мудро оценил все значение и мощь народного гнева. Александр I и русское дворянство боялись народа и не хотели давать ему в руки оружие. Ростопчин, только на бумаге неискренне призывавший народ дать отпор врагу, продавал москвичам заведомо негодное оружие. Когда же пришлось уходить из Москвы, Ростопчин предпочел оставить врагу в Московском арсенале 150 пушек и 60 тысяч новых, совершенно исправных ружей и пистолетов, нежели раздать их народу.
Кутузов же не только помогал организовать партизанские отряды и руководил ими, но и заботился об их вооружении. Он взял под свой контроль выступления партизан, тесно связав их с действиями армии.
Кутузов разослал по всем направлениям летучие военные партии под командой молодых энергичных офицеров. Эти партии были костяком, на который опирались и вокруг которого росли отряды народных мстителей.
В треугольнике Можайск — Москва — Тарутино находились легкие военные отряды полковника Вадбольского, капитана Сеславина, поручика Фонвизина. Генерал Дорохов стоял у Вереи. Левее их, между Гжатском и Вязьмой, уже с конца августа действовал отряд Дениса Давыдова. Правее, на Серпуховской дороге, был отряд князя Кудашева, на Коломенской — казачьего полковника Ефремова, у Рузы — майора Пренделя, у Можайска — подполковника Чернозубова.
Москва была охвачена с юга и юго-запада цепью отрядов.
Они истребляли шайки французских мародеров, нападали на отдельные команды и транспорты наполеоновской армии, перехватывали курьеров и брали пленных.
Такая 'малая война' была необычайно неприятна, непонятна и тяжела Наполеону: он терял в ней каждый день убитыми, ранеными и пленными сотни солдат.
Не очень понимал, а потому и не очень одобрял ее и английский соглядатай при квартире русского главнокомандующего сэр Вильсон, считавший себя первоклассным полководцем. Ему поддакивал Беннигсен: барон вообще всегда считал своим долгом выступать против любого начинания Кутузова. Он из зависти к Михаилу Илларионовичу называл 'малую войну' никчемной.
— Курочка по зернышку клюет да сыта бывает! — говорил на все такие неумные, недальновидные разговоры Кутузов.
Он не обращал внимания на злопыхательства врагов и делал свое. Фельдмаршал каждый день имел точные сведения о противнике и мог спокойно жить в Тарутинском лагере, который, в сущности говоря, был не лагерем, а крепостью.
Русская армия хорошо обжилась за три недели у Тарутина. Лагерь растянулся от правого берега реки Нара по обеим сторонам Калужского большака почти на две версты в длину.
Видя, что главнокомандующий не собирается сниматься с места, солдаты построили теплые шалаши и землянки, завели бани. У офицеров в землянках появились камельки и лежанки и кое-какая мебель. В деревне Гранищево, как во всех окрестных деревнях, покинутых жителями еще до прихода армии, не осталось изб: солдаты растащили их по бревнышку, используя по-своему. Кое-что — заборы, клети, сараи —
