— Принес обещанное, — доложил я, усаживаясь по удобнее, — его, говорят, три года ждут, — и достал из внутреннего кармана пузырек.
— Ни хрена себе! — воскликнул больной, и тут выяснилось, что краски жизни не чужды его лицу.
Я деловито протер стакан и набулькал в него. Финик трепетно поднес посуду к губам. Мне пришлось отвернуться. Якобы за тем, чтобы вынуть из брюк луковицу. Потом налил себе, выпил, чокнувшись с никелированной спинкой кровати. В палате аппетитно запахло луком и черным хлебом.
— По какому случаю гуляем? — заметно оживился Финик.
— Из милиции меня выкидывают, — весело ответил я.
Живой волной кровь бежала по венам.
— Наплюй! — легкомысленно посоветовал мой собутыльник. — Давай лучше еще по одной…
Мы начали вспоминать прошлое. Как Финик заступался за меня в школе, как выручил в одной драке, как мы пьянствовали, тоже из одного стакана, и ведать не ведали, что одному предстоит спиться, а другому стать милиционером. Мы говорили о прекрасных наших лесах, Золотом пруде, грибах и густых малинниках. Время летело быстро. К нам заглянула дежурная, я правильно истолковал ее намек.
— Будь здоров, земляк, — сказал я, поднимаясь, — пусть нам повезет.
— Погоди, — остановил меня Еропеев, — я про кольцо…
— А укатись оно к едрене фене, — искренне бросил я.
— Нет. Скажу, чтоб ты лучше спал сегодня. Нет на нем крови, чистое оно. Ты знаешь, я дружков не закладываю.
Но если Адольфа возьмете, на «очняке» молчать не стану…
Домой вернулся чуть навеселе и с удовольствием сыграл с матушкой в «дурака». При счете 15:11 не в мою пользу карты были сложены в коробочку, и я в благодушном расположении духа отправился почивать.
Посреди ночи неожиданно проснулся. Крутился-вертелся, привидевшийся кошмар так и не дал сомкнуть глаз. Утром, злой как черт, решил в отделение не ехать, а ждать вызова. И он не заставил себя ждать. Звякнули по местному телефону от дежурного и приказали немедленно прибыть. Я не стал справляться о причинах, ничего хорошего ждать не приходилось.
В отделении меня встретили действительно обескураживающей новостью: участкового инспектора Архангельского требуют в областное управление. С вещами!
ПРОЩАЙ, РОДИМАЯ СТОРОНКА!
Так и передали, чтоб был укомплектован обмундированием и прочим имуществом, необходимым в случае, если человек отбывает из дома неизвестно насколько.
В жизни раза два со мной происходило подобное. Нечто более жуткое, чем может привидеться во сне. Я впал в жестокую апатию. Никто не старался успокоить меня. Да никто и представить себе не мог, какое будущее ждет их коллегу. Но думали-то все о том, как легко оговорить сотрудника милиции, отправить его в колонию, даже на тот свет. Ганин способен записать своего кровного врага в любую мафию. Ну, а признания? Я уже слышал, как они выколачиваются. В моем мозгу роились предположения, одно трагичнее другого. Дурацкая история с кольцом уже не казалась опасной. ГАВ, без сомнения, разыгрывал карту посерьезнее.
Я сидел в покосившейся беседке, пропахшей котами, и курил. За мной следили из окон «конторы», зрелище небывалое — я дымил!
Хотите — верьте, хотите — нет, но когда во второй половине дня во дворе отделения объявился Леха Чернышев с Клетчатым Пиджаком под ручку, я даже не обрадовался. Помню, только сильно удивило его сходство с вождем немецких фашистов. Тонко подметил Финик, и впрямь, вылитый Гитлер: усики, челка, разве что морда здорово деформирована пьянками, вся опухшая, с багровыми пятнами, неопрятной щетиной. Словом, карикатура на Адольфа — Адик.
Нехотя поднялся я со скамьи, которая почему-то и в самую жару была покрыта мокрыми пятнами, и поплелся за новостями в опостылевший за последние дни дмитруковский кабинет. Преодолел скрипучую лестницу, толкнул дверь и стал свидетелем берущей за сердце сцены — Николай Иванович держал Чернышева в объятиях.
— Первая награда за Адика? — пробубнил я с порога.
Леха повернулся ко мне с маской крайнего изумления на лице.
— Откуда знаешь? — спросил он, освобождаясь из рук сконфуженного Дмитрука.
— Африканские страсти налицо, — продолжал наглеть я, уже войдя в роль изгоя.
— Откуда знаешь, что его, — Чернышев ткнул пальцем в сторону дежурки, где томился задержанный, — зовут Адиком?
— Финик сказал.
— А еще что-нибудь сказал? — Лешка спешил задавать вопросы. Куда торопился? Настала моя очередь удивляться.
— Нет.
— Так вот, — гадкий Черныш сделал паузу, перебрал на чужом столе бумажки и заявил: — твой Финик и мой Адольф работали по найму в бригаде у Сенцова, на строительстве торгового центра. Платили там мало, вот и набирали халтурщиков — пьяниц. У Клетчатого в последнее время появились деньжата. Так сказали ребята из райотдела. Они Адика знают как облупленного. Деньги завелись тогда же и у Еропеева, но главное…
Опер повернулся к Николаю Ивановичу, и я воспользовался моментом:
— Ты хочешь сказать, что эти пропойцы обобрали кого то под мудрым руководством бригадира?
Мои печали под впечатлением новостей быстро таяли. Чернышев только отмахнулся.
— Иваныч, достань-ка драгоценность, хочу освежить память.
Невозмутимый Дмитрук полез в сейф. Я совершенно ничего не понимал. Леха, забрав колечко, с удовольствием рассматривал его, словно соскучился.
— Помнишь, Анискин, — наконец обратился он ко мне, — я тебе однажды говорил, что видел такое же изделие?
— Ну да! — мою память точно вспышкой озарило, — что-то про золото ты болтал. Кажется, когда мы были… — я замялся.
— У бабки Сенцовой! — торжественно объявил Чернышев. — Сегодня всю ночь не спал, вспоминал: этажерка, коробочка.
— Занятно, — вступил в разговор мой наставник, — цепочка закольцовывается. Сенцов, Еропеев, Клетчатый. Драки на почве раздела добычи. Гарно! Только вопрос, кого они раздели. Никаких ведь заявлений. И люди не пропадали…
— Может, в райцентре? — предположил я.
— Исключено, — безапелляционно заявил Черныш.
Мы затихли в раздумье. Стало слышно, как под потолком невидимый паук «оприходывал» муху.
— Ладно, — подвел черту Дмитрук, — надо произвести обыск у Еропеева и Сенцовой. Клетчатый — бомж, конечно.
— Конечно, — согласился Лешка, — и что характерно, молчит, гад. Про избиение Финика все признал, будто на «зону» торопится, а про кольцо и бригадира — ни гу-гу…
Все остальное проходило уже без меня. Утром я с пересадками добрался до железнодорожной станции и покатил в область. Настроение немножко поднялось, но страх перед ганинскими кознями не исчез. Провожая меня, Чернышев и Птица клялись довести дело до конца. Теперь они остались в поселке, а я остался один на один с недобрыми предчувствиями. Не буду утомлять подробностями моего путешествия. В УВД попал в час, когда секретарши начинают сматывать удочки, а форточки с шумом захлопываются. В дежурной части меня ждали, но собирались послать не в инспекцию по личному составу, а в отдел кадров. Но было не до размышлений, я, с вожделением глядя на телефон, стал умолять связать меня с Дмитруком. Чуть не заплакал, честное слово, чем разжалобил местного лейтенанта. Он моментально связал меня с
