— Знал бы ты, с каким трудом я уговорил одного вельможу, ищущего молодого слугу, испытать их. Сначала ему понравились мои малыши, милые и бойкие, но когда он попросил их продемонстрировать то, чему они научились, экзамен сразу закончился. Они не овладели искусством составления букетов, перепутали специи и не имели понятия о том, как приготовить бетель. А мы ведь все это изучали.
Медвежья Лапа спокойно снял кожу с рыбы, чтобы она равномерно разварилась. Потом он кончиком ножа, держа его перпендикулярно рыбе, виртуозно разрезал ее.
— Ты забываешь, что они совсем дети, — ответил он, — поэтому им, конечно, трудно проводить целые дни, слушая усыпляющие речи Главного воспитателя, вот они и развлекаются, что естественно в их возрасте.
— Усыпляющие речи! — возмутился старый Сю, потрясенный до глубины души. — Что ты знаешь об этом, ты, невежа, который учился только тому, как правильно разрубить на куски туши животных, которые попадаются тебе под руку? Да знаешь ли ты, что были славные времена, когда большие вельможи охотно разбирали моих учеников, а мне присвоили титул Небесного Воспитателя?! Я достиг совершенства в их обучении!
— Ну и чему же интересному ты их обучал, Главный воспитатель Сю?
— Ну, я научил их заваривать чай таким образом, чтобы его тонкий аромат высвобождался именно в тот момент, когда хозяин подносит чашку к губам, или тому, как разнообразить блюда, чтобы трапеза не превращалась в тяжкий труд, а также другим секретам, известным только посвященным. Не думаешь ли ты, что я открою тайны моей профессии простому повару, который только и умеет, что манипулировать ножом?
Ловко двигаясь по кухне с лакированными балками, Медвежья Лапа разразился хохотом.
— Ну и береги свои маленькие секреты, известные любой хозяйке! Нам, мужчинам, их и знать ни к чему, пусть они будут для нас сюрпризом.
Старый Сю, презрительно фыркнув, отвернулся от повара, который в этот момент бросил в кипяток пригоршню креветок, предназначенных для маринования, и мелко нарубленный лук.
— Тебе не хватает деликатности, ты всегда такой был, даже в детстве, когда приехал сюда мальчишкой с деревенской косичкой. Ты с наслаждением отрубал головы рыбам, резал птицу. Ты похож на отвратительного дикаря, который убивает ради удовольствия. Стоит ли надеяться, что такая скотина поймет ту тонкую связь, которая существует между мной и моими учениками?
Надрезая жирную перепелку, которую предстояло нафаршировать тушеной мелиссой, Медвежья Лапа усмехнулся:
— А, ты говоришь о детях, но их у тебя не было… И уже наверняка не будет…
Оцепенев, Сю прервал его:
— По крайней мере, у меня не отняли сердце.
Воцарилось молчание, слышался только быстрый стук ножа, превращавшего листики кориандра в изумрудную благоухающую массу. От усилия мускулы на руке Медвежьей Лапы напряглись, и когда он ловким ударом рассек пополам огромный лимон, старому Сю показалось, что под кожей повара шевелятся удавы. Он констатировал — и с некоторым сожалением, — что отлично вылепленные плечи и руки повара выглядят уже не столь брутально, как в тот день, когда он впервые увидел его много лет назад. Вид этой необычайно развитой мускулатуры и поросших блестящей шерстью рук вызвал в нем отвращение и восхищение одновременно. Удивительно, насколько человек может походить на хищного зверя и в то же время казаться привлекательным! Нарочито ворчливым голосом Главный воспитатель отдал распоряжение:
— Смотри не слишком разваривай куски, предназначенные для наложницы. Даже при всей своей грубости ты не мог не заметить, что она оставляет нетронутым хорошо проваренное мясо. Племя, к которому она принадлежит, — дикари, им подавай свежую кровь.
Медвежья Лапа, рубивший в этот момент стебли мелиссы, вдруг нанес резкий удар по суставу куриной ноги, лежавшему рядом со свиными фрикадельками. Струйка крови, еще содержащаяся в артериях, резко брызнула вверх, заставив отступить Главного воспитателя Сю, и тот завопил:
— Негодяй! Я уверен, ты это сделал нарочно! Посмотри на мою одежду!
— Не нужно при мне говорить о свежей крови, — спокойно ответил Медвежья Лапа. — Я не смог с собой совладать.
— Вот поистине потрясающие зубы! — воскликнул доктор Кабан, запуская палец в рот Рисовому Зерну. — Как вы думаете, позволено ли мне будет вырвать несколько резцов для моей медицинской коллекции?
Разгневанный вид мандарина Тана и насупленные брови ученого Диня ясно дали ему понять, что они думают по этому поводу, но доктор попытал счастья у мандарина Кьена, который пока молчал.
— В конце концов, одним больше, одним меньше — какая разница? К тому же этому бедняге уже не придется жевать мясо.
— Доктор Кабан, — грозно сказал министр, — ограничьтесь осмотром принесенного тела!
Прикусив губу, уязвленный доктор Кабан наклонился над трупом. Напряженные лица окружающих свидетельствовали о разных чувствах людей, стоящих у трупа Рисового Зерна. У мандарина Тана вид был потрясенный, ученый Динь страшно побледнел — он принадлежал к тем, кого тревожит вид мертвого тела, а мандарин Кьен уже думал о последствиях преступления.
На рассвете в канцелярию суда прибежал крестьянин. Его колени дрожали от долгого бега через безлюдный город, дикие глаза расширились от ужаса. Недалеко от Восточных ворот столицы он увидел простертого в пыли человека с раскинутыми крестом руками. Из зияющего живота вывалились блестящие внутренности, и как вызов торчал воткнутый в него окровавленный нож. Когда прошел первый испуг, крестьянин по зубам узнал Рисовое Зерно, знаменитого вожака крестьян. Гнев боролся в нем с ужасом, он хотел найти справедливость — такое убийство не может остаться безнаказанным. Мандарин Кьен тотчас же послал своих людей на место преступления, где, благодаря раннему часу, никто ничего не трогал. Потом, подумав, что дело заинтересует его бывшего соученика, Кьен пригласил мандарина Тана и ученого Диня.
Сейчас они все собрались в большом зале, куда сносили все трупы, найденные в округе, для тщательного осмотра, позволявшего определить, шла ли речь о случайной смерти или об убийстве. Обычно этим занимался нанятый судом человек, который и одевал мертвых. Но этот случай имел слишком важное политическое значение, чтобы следовать привычному ходу дел.
По просьбе мандарина Тана пригласили доктора Кабана, известного специалиста в этой области. Поначалу, отговариваясь необходимостью присутствовать на заседании Медицинской академии, доктор Кабан делал вид, что хочет отказаться, — ему было приятно, когда его уговаривали. Уладив финансовые вопросы, он явился в морг, где необычные зубы трупа привели его в восхищение.
— Несчастный наверняка боролся с нападавшим, который, судя по всему, был испачкан в тине, потому что руки жертвы облеплены грязью. Думаю, где-то поблизости от места преступления находится плотина, — заметил врач.
— Можно предположить, что убийца, спрятавшийся в воде, кинулся на крестьянина, шедшего по дороге, — предположил мандарин Кьен.
Чуждый теперь всякой патетике, Рисовое Зерно лежал на скомканном покрывале на полу этой продуваемой и мрачной комнаты. Он ушел в мир иной, но его знаменитый рот был слегка приоткрыт, а на лице застыло выражение удивления. Ноги его были вытянуты, а руки раскинуты, словно он приветствовал смерть.
— Рана в живот нанесена ножом. Надрез сделан очень точно, как если бы убийца ясно представлял, куда надо ударить. Ему хватило одного удара, чтобы вскрыть стенку желудка: видите, как безупречны контуры раны.
Доктор Кабан схватил шпатель и раздвинул края раны.
— Смерть не была мгновенной, удар ножа лишь вспорол мускулы.
Мандарин Тан, вознамерившийся было подойти поближе, почувствовал слабость от запаха запекшейся крови и застыл около своего друга Диня. А тот спрашивал себя, что он делает здесь в столь ранний час, созерцая труп, который с удовольствием разделывает толстяк.
