арены! Но тут крик, раздавшийся неподалеку, отвлек его от этих мыслей. Старик в соседнем кресле не смог вынести щекотки и резко повернул голову вправо, дико захохотав. Тонкая серебряная палочка, острая, как кинжал, проткнула ему барабанную перепонку. Разинув рот от изумления, старик размазывал пальцем по лицу кровь, струившуюся извилистой дорожкой по шее.
Замерев, мандарин Тан смотрел на струйку крови, которая все текла и текла. И тут он понял, кто будет следующей жертвой.
Недовольно подняв брови, доктор Кабан тяжело уселся на табурет в харчевне, его маленькие ножки выплясывали под столом дикий танец. Дела шли плохо. Ему не удалось завоевать аудиторию пламенными речами и переливчатыми нарядами, он понял, что отошел на второй план, а кудрявый мужлан Головастик пожинал лавры, покоряя слушателей рассказами о привидениях и наводя на них ужас. Они были в восторге от полного предрассудков человека, воспитанного в горах, а в результате на конференции вместо единения произошел раскол.
Доктор Кабан поднял на служанку потемневшие от гнева глаза — она принесла заказанное им блюдо с потрохами, и он сразу же накинулся на еду. Его острые зубы вонзились в бычье легкое, плавающее в жирной подливке, и он немилосердно чавкал, пожирая кишки с лапшой.
Так больше продолжаться не может! Только безмозглые травники да аптекари без дипломов могли поверить в привидения. Аптекари, как водится, принимали сторону того, у кого были деньги, они понятия не имели о настоящей медицине. К счастью, можно было рассчитывать на приверженцев акупунктуры, настолько упрямых, что их не могла убедить никакая теория.
Пережевывая острыми клыками ягненка, доктор Кабан хмурился. Этот Головастик сумел повлиять даже на мандарина Тана, в компании которого врач видел его после заседания. Нет сомнения, что истории о духах и демонах произвели впечатление на юного правителя, который и без того постоянно читает молитвы. Доктор Кабан вспомнил, как увлеченно мандарин Тан и ученый Динь беседовали с доктором Головастиком после его выступления. Что мог наплести им этот болтун, известный своей слабостью к доносам, что он напел мандарину на ушко?
Доктор Кабан аккуратно почистил зубы своим острым ногтем. Не для того он приехал в столицу, чтобы стать посмешищем для дикаря, спустившегося с гор. Он защитит истинную медицину и выведет академию, раздираемую раздорами, на верный путь. Он придумает план, который поможет все исправить.
Чернильные тучи заволакивали небо, и хотя до вечера было еще далеко, начинало темнеть. Стражники, опасаясь дождя, попрятались по укромным уголкам, и площадь была пустынна, затихнув в темно-сером свете ненастного дня. Мандарин Тан, погруженный в мысли, шел по затихшему двору.
История приняла неприятный оборот, и хотя он предвидел это, он все равно не понимал, что делать дальше. Тан был уверен, что не ошибается. Но сейчас, в этот миг равновесия между тем, чему суждено было случиться, и тем, чему он мог помешать произойти, он испытывал страх. Он знал имя будущей жертвы, но не понимал мотивов этого выбора. Вдалеке дрожали огни фонарей, скрываемых временами ветками миндальных деревьев. Сегодня утром во дворце погибла женщина, расследование подходило к концу. Наклонив голову, чтобы спрятать лицо от ветра, мандарин свернул в аллею апельсиновых деревьев.
Внезапно что-то сильно ударило его сзади, и он упал вниз лицом. С дерева на него камнем обрушилась какая-то тень, придавив коленом голову к земле. Он словно попал в могучие тиски — задыхаясь, он извивался всем телом, пытаясь освободиться, но напавший ударил его в спину с такой силой, что он содрогнулся от ужасной боли. Не желая умереть от удушения, мандарин Тан изо всех сил оттолкнулся от земли руками и вскочил, приняв оборонительную позу. Человек, который отлетел в сторону от его толчка, уже поднялся и теперь медленно приближался к нему. Он ходил вокруг мандарина кругами. На лице его чернела повязка, открывавшая лишь глаза, горящие ненавистью. Мандарин приготовился к атаке, но враг опередил его, внезапно выбросив вперед ногу. Пойманный врасплох, мандарин почти успел отскочить, но с удивлением увидел, как кровавая дуга расплывается по его разодранной рубахе. Он прижал руки к груди, пронзённой чем-то острым, и посмотрел на ноги противника — к ним, подобно шпорам петуха, были привязаны два острых ножа. Один из них был в его крови, а второй угрожающе сверкал холодным блеском. Мандарин сжал зубы. Он не даст запугать себя. Соперник с радостью смотрел, как по одежде мандарина разливается кровь, и, наклонившись, приготовился ко второму удару. Но на этот раз мандарин был умнее: насмешливо улыбнувшись, он бросился на врага, замершего в изумлении. Неужели этот раненый осмеливается атаковать? Мандарин подпрыгнул, взлетел в воздух и схватился за ветку апельсинового дерева. Крутанувшись на руках, он резко выбросил ногу и ударил врага в подбородок. Тот упал с вывихнутой шеей, но, несмотря на это, быстро поднялся, и, когда мандарин, завершая прыжок, коснулся земли, они снова стояли друг против друга, лицом к лицу. Один исходя злобой, другой рассеянно улыбаясь.
Мандарин Тан сделал приглашающий жест:
— Ну подходи же, деревенский петух! Сейчас крестьянин свернет тебе шею, и ты пригодишься на ужин!
Издав свирепый возглас, противник бросился в атаку — в воздухе двумя полукружиями ослепительно блеснули ножи. Они молниями сверкали на ногах, но мандарин, танцуя, уклонялся от ударов. Однажды он чуть не получил удар в лицо, лезвие просвистело у самого уха. Тан нанес страшный удар рукой, называющийся «Веер придворного», и, проведя серию атак, сумел избежать соприкосновения со смертельным оружием. Видя, что ему никак не достать мандарина, преступник рассвирепел и пошел ва- банк. Он отбежал и, разогнавшись, сделал стремительный кувырок. Два лезвия устремились к мандарину, словно стрелы, и если при первом ударе ему удалось уклониться, сделав движение плечами, то второй пришелся ему опять в грудь, и рубашка снова оросилась кровью.
Потеряв равновесие, мандарин упал, ударившись затылком о землю. Кажется, на мгновение он потерял сознание, так как успел увидеть, как перед ним проходит вереница предков, безмолвно насмехаясь над потомком, не сумевшим выбраться из этой передряги. Уязвленная гордость подстегнула его, вдохнув стремление к победе. И в тот момент, когда убийца подошел, чтобы прикончить мандарина, тот, как погибающий петух на рынке, внезапно нанес врагу молниеносный удар ногой, попав ему между глаз.
Противник, с трудом удержавшись на ногах, развернулся и побежал в сторону женского крыла дворца. Мандарин бросился за ним. Рана ему не мешала, и он несся за врагом, перепрыгивая через кусты и карликовые деревья и стараясь не потерять из вида стремительно убегающего врага. Тот повернул к восточному фасаду здания, и мандарину пришлось поднапрячь свои мучительно болевшие мускулы. В льющемся из молочного цвета облаков ровном свете, они мелькнули словно две стрелы — человек в маске летел по влажным камням, но мандарин неуклонно настигал его. Добежав до женских покоев, человек перепрыгнул через ограду и обернулся. Тан увидел только белки его глаз. Схватившись рукой за камень ограды, мандарин совершил прыжок, достойный лучшего китайского вольтижера. Он безупречно приземлился по ту сторону ограды и увидел, как его противник свернул за угол темного коридора. Когда он добежал до этого места, человек в маске словно растворился, исчез, но в глубине коридора гулко стукнула дверь. Возможно, ее захлопнул ветер.
Собрав остатки сил, мандарин Тан пошел к тому месту, где исчез противник. Кровь длинной струйкой стекала на землю, грудь мучительно болела. Он вошел в комнату и осмотрелся. Его глаза постепенно привыкли к темноте, царившей в этой комнате с замурованными окнами, и когда он увидел, что в ней находится, он отступил, ошеломленный. Подвешенные к потолку неясные формы сплетались в причудливые арабески. Вместо обоев на стенах были развешаны шкуры — полосатые и пятнистые, а пол был покрыт сплошным огромным и мягким ковром. Мандарин осторожно протянул руку и вздрогнул: вокруг повсюду висели шкуры — питона, пантеры, дикой кошки, выдры, оленя, лисы.
Кто-то из насельников дворца определенно имел явное пристрастие к коже.
— Это невыносимо! — воскликнул господин Головастик, отбрасывая в сторону голубой горшочек, который разбился о стену. Фарфор, разрисованный нежными цветочками тыквы, разлетелся на множество осколков, упавших на земляной пол тюрьмы.
Узница, госпожа Бамбук, измученная болью, лежала, сжав кулаки, лицом вниз на койке и не приходила в себя. Ее спина была покрыта сетью шрамов, половина из которых почти зажила, тогда как
