Третий Георг

Кругом бедность и разруха, подумала Шарлотта, и все из-за этой страшной войны. До того дня девушка никогда и не задумывалась над ужасами войны. Шарлотта только следила за ее ходом по картам, которые рисовала мадам де Грабов. Ее гувернантка оказалась весьма искусна в этом занятии и питала пристрастие к географии, которое привила и своей подопечной. Шарлотта знала, что война была вызвана тем, что Фридрих Прусский возымел желание господствовать в Европе, а Мария Терезия Австрийская пожелала отобрать у Фридриха провинцию Селезия. На стороне Марии Терезии были Франция, Россия и Польша, а Англия пообещала свою помощь Фридриху. Между англичанами и немцами существовали тесные семейные связи, и мадам де Грабов нередко рассказывала об этом острове неподалеку от побережья Европы, который день ото дня становился могущественнее и теперь даже воевал с Францией из-за колоний.

Все эти честолюбивые правители, думала Шарлотта, добивались своих побед за счет народов таких бедных небольших княжеств как Мекленбург-Стрелиц.

Она взглянула на Кристину. Ее нельзя судить слишком строго, ведь ей уже двадцать шесть лет, и она, наконец-то, влюбилась. Любовь и война несовместимы, и Шарлотта догадывалась, что любовь гораздо более привлекательный предмет для размышлений, чем война.

У Шарлотты не было повода думать о любви, поэтому она предалась размышлениям о войне, продолжая мучить себя вопросом, что в ее силах предпринять.

Единственным человеком, решила она, который мог бы одним только росчерком пера и одним своим приказом запретить солдатам опустошать деревни, грабить храмы и дома, являлся Фридрих Прусский, которого называли Фридрих Великий.

Но ведь он никогда не послушает шестнадцатилетнюю девушку. Даже если она обратилась бы к нему с письмом, оно никогда не дошло бы до адресата. Его подданные вряд ли показали бы ему послание какой-то молоденькой глупышки. А если к тому же ее выходка станет известна брату? Ну, тогда быть беде.

И все же, подумала Шарлотта, если я ничего не предприму, то никогда не смогу забыть лица той женщины, которая наверное не напрасно оказалась на моем пути. Конечно, я никогда не прощу себе, если оставлю все как есть.

Но что же можно сделать?

Шарлотта нашла свою компаньонку Иду фон Бюлов и гувернантку мадам де Грабов у себя в апартаментах. Ида – легкомысленная девушка, а вот ее гувернантка – настоящая знатная дама, в свое время ее отец был послом Мекленбурга при венском дворе, а теперь она вдова. Мадам де Грабов хорошо образована, и в Мекленбурге ее называли не иначе как «немецкая Сафо». Идеальная воспитательница для принцесс, – так решили и их матушка – великая герцогиня и их брат – герцог, приглашая ее ко двору.

– Нам стало известно о последней победе короля Фридриха. Сейчас я покажу вам это место на карте, – сказала мадам де Грабов.

Карту расстелили на столе классной комнаты, но Шарлотта, любившая географию ничуть не меньше мадам де Грабов, сегодня не получила от этого занятия никакого удовольствия. Глядя на раскрашенные в нежные тона пространства на карте она видела разграбленные храмы, поверженные деревни, в которых остались только потерявшие всякую надежду старики и старухи, женщины и дети.

Шарлотта не стала рассказывать о своих переживаниях мадам де Грабов, поскольку была уверена, что эта дама вряд ли одобрит ее порыв. Оказавшись в своей спальне, Шарлотта позвала Иду и попросила ее принести перо и чернила, а затем принялась за письмо.

«Ваше Величество.

Я в полной растерянности, ибо не знаю, следует ли мне поздравить Вас или выразить Вам соболезнование по поводу Вашей последней победы, поскольку эта победа, увенчавшая Вас лаврами, принесла в мою страну, Мекленбург, опустошение. Я знаю, Ваше Величество, что в этот век порочной изысканности моему полу, по-видимому, не подобает испытывать какие-либо чувства к своей стране, сетовать на ужасы войны или желать возвращения мирной жизни. Я знаю, Вы вправе подумать, что мне более пристало бы изучать искусство угождать или обратить свое внимание на предметы более близкие женскому началу, но, несмотря на то, что мне это не приличествует, я не могу удержаться от желания вступиться за всех этих несчастных людей.

Всего несколько лет тому назад моя страна процветала. Крестьяне возделывали землю; деревни были довольны и веселы; города богаты и нарядны. Боже, как все переменилось! Я не слишком искусна в описаниях, и мое воображение вряд ли может что-то добавить к той страшной картине, которую моя измученная страна являет собой сейчас, но я уверена, что даже сами победители заплакали бы увидев, что с ней сталось. Эта дорогая моему сердцу земля в безобразном запустении и вызывает только ужас, жалость и отчаяние. Крестьяне и пастухи теперь стали солдатами и сами помогают опустошать ту землю, на которой прежде трудились. В городах остались одни старики, женщины и дети. Правда, иногда можно встретить воина, который из-за ранений, а порой даже из-за отсутствия руки или ноги, потерянных на поле брани, стал непригоден для службы. Бедняге ничего не остается, как только сидеть у порога родного дома. Ребятишки теснятся вокруг, внимая его рассказам о битвах и ранениях. Такие дети и сами становятся солдатами, еще до того, как они наберутся сил обрабатывать свое поле. Но наш многострадальный народ к тому же испытывает оскорбительное отношение армий, которые то наступают, то отступают по нашей земле. Поистине невозможно описать бесчинства, которые они, называющие себя нашими друзьями, устраивают, ибо даже те из них, от кого мы ждем помощи, приносят нам лишь новые бедствия.

Поэтому, Ваше Величество, мы надеемся, что только Вы можете восстановить справедливость; только к Вам, человеколюбие которого снисходит до малейших просьб и во власти которого исправить величайшую ошибку, могут обратиться со своими бедами женщины и дети.

Покорная слуга Вашего Величества,

Шарлотта София Мекленбур-Стрелиц»

Обычно бледные щеки Шарлотты порозовели. Осмелится ли она отправить это письмо? Если матушке или брату станет известно о ее выходке, то что они на это скажут? Наверняка придут в ужас. Как смеет она, ничего не представляющая собой шестнадцатилетняя девчонка, написать такое, полное упреков послание самому королю Пруссии Фридриху. Ведь в этом письме она, собственно говоря, указывала, как ему следует поступить.

– Все-таки я отошлю его, – решительно сказала себе Шарлотта, – иначе я всегда буду презирать себя.

Она запечатала письмо и положила его в потайной карман, и когда очередной курьер отбывал в Пруссию, девушка передала ему свое послание, велев вручить его только в руки короля Фридриха.