секунды бабахнул выстрел.
– Знатно шахнуло. Пороху можна меней, – пробасил казак, когда у него в ушах перестало гудеть. Выстрел из пищали, скованной из почти сантиметрового листа железа и заряженной двойной дозой пороха, едва не стал последним для самодельной пушечки. Гром, получившийся при испытании, вызвал у местных вполне предсказуемую реакцию: люди попадали на колени и начали молиться, очумело потряхивая головами.
– Немного перестарались с зарядом, – легко согласился Костя и бросился смотреть на результаты стрельбы.
Палки с корзинами снесло начисто. Порубленные на куски лозы валялись в десяти метрах от того места, где были воткнуты. Пищаль, или маленькая пушка, практически не пострадала. Толстый ствол выдержал давление, хомуты не послетали, «сварка» не разошлась. Даже ствол не раздуло. Только сломалась задняя из круглых чушек, которые кузнец приспособил в качестве колес. Видимо, при отдаче, про которую Малышев забыл, пушку бросило назад и деревянная ось не выдержала.
После осмотра пушечки, тут же любовно окрещенной русичами «Евой», воздух в окрестностях замка огласило троекратное «ура!» в исполнении все тех же четверых дорогих гостей баронессы де Ги. Теперь у них был не только спирт, но и вполне приличная технология, способная серьезно повысить боевой потенциал отряда. Чтобы иметь возможность посылать ядра, способные разрушить ворота или стены, надо было организовать литье пушек, но для картечного залпа годились и кованые стволы. Да, такое оружие по дальности и эффективности могло быть равноценно пятерке знаменитых английских стрелков, чьи метровые стрелы насквозь пробивали доспехи рыцаря с расстояния даже большего, чем пятьдесят метров. Но в Италии не было английских или валлийских лучников. Зато теперь была пушечка, способная одним выстрелом снести два десятка бронированных противников, при условии, что они достаточно кучно расположены.
Испытания продолжили, выстрелив за полчаса еще пару раз. Опытным способом Малышев, теперь главный пушкарь одиннадцатого века, подобрал объем пороха и картечи, оптимальные для стрельбы. После испытаний от корзин не осталось практически ничего.
– Все-таки я считаю, что для полноты определения качества выстрела мы должны использовать деревянную стену, отодвигая от нее пушку с тем, чтобы вычислить кучность и глубину проникновения снарядов или картечи, – глубокомысленно изрек Улугбек Карлович, носком сапога поддевая остатки витых из прутьев корзинок. – А то мы не знаем ни дальности стрельбы, ни поражающего действия.
Костя согласился:
– Этим и займемся завтра, братан. – Ученый поморщился, и Малышев спохватился. – Конечно, друг. Завтра и попробуем. Сегодня у меня еще на пару выстрелов пороху и осталось. А картечи, так и вообще – на раз. Завтра намелю еще пару кило, и побабахаем по стеночке.
Сомохов удовлетворенно кивнул.
– Ну, а сейчас, господа, может, в город съездим? Там сейчас такой интересный обряд творится.
Неожиданно голос подал Пригодько. Захар неуверенно шмыгнул носом и тихо попросил профессора:
– Улугбек Карлович… Вы это, нас завсегда господами обзываете… – Простодушный красноармеец подбирал слова, чтобы своей репликой не обидеть ученого, которого очень уважал за знания. – А в школе красноармейца нас учили, что слово это есть слово ругательное и хорошему человеку несоответствующее.
Округлившиеся глаза Сомохова были ему достаточно красноречивым ответом, но сибиряк упрямо гнул свою линию:
– Если вы к нам по-товарищески относитесь, то и говорить следовало бы: товарищ, что значит друг там… товарищ. – Красноармеец примирительно улыбнулся: – Ладно, а?
Сомохов кивнул.
– Ну и ладненько, – улыбнулся Пригодько. – А то все господа да господа, как к врагам каким…
Костя хмыкнул на эту тираду, а Сомохов выглядел как вытащенная на берег рыба: только рот раскрывал.
Спас положение Горовой, практически пропустивший все претензии Пригодько, которого он по молодости лет причислял к своим подопечным. Казак, пока красноармеец высказывал пожелания археологу, наполнял кубки и резал рыбу у стола, поставленного «полочанами» благоразумно за воротами замка (чтобы не повредило закуску возможной взрывной волной). Вернувшись с полными кубками, казак предложил тост: «За победу над супостатом и славу нашего оружия».
Все согласились с таким поводом и радостно выпили.
Продолжили банкет во дворе у столика, поглядывая через открытые ворота на городок. По словам всезнающих лучников, основное торжество сейчас происходило на городской площади и в ратуше, где скромным пиром община города приветствовала своих защитников в лице новой госпожи и ее дружины. К вечеру гулянка обещала перенестись на просторы замка, где уже активно жарили и парили разную снедь. А пока не приехала баронесса с вассальными рыцарями, «полочане» проводили время, накачиваясь вином и пробуя многочисленные закуски для вечернего пира. Пушку во двор не потащили, предоставив кузнецу и плотнику возможность поменять колеса на лафете на месте. Костя даже не удосужился после слов Сомохова произвести последний выстрел. Корзинки-мишени прошлыми пробами разнесло на куски, а искать новые было лень.
Дегустируя очередной кувшин местных виноделов и поглядывая на зубцы крепостной стены, Костя не удержался от продолжительного вздоха.
– Что случилось? – Сомохов заметил перемену настроения товарища.
Тот еще раз вздохнул полной грудью и повел кругом руками:
– Вы знаете, Улугбек Карлович, иногда просто не верится, что со мной такое происходит: прошлое, замки, императоры… – Он помолчал. – Влюбился вот – и то в баронессу настоящую.
Костя задумчиво почесал заросший подбородок.
– Пока вот… – Малышев подхватил сложенные у ног ножны с мечом и обнажил оружие. – Пока не
