Последнее дело – бродить в темноте по лесу, совсем заплутаем.
Юпитера на небе не было – должно быть, еще рано. Обычно Юпитер всходил на здешнем небе ближе к рассвету, часа за три. А сейчас еще и полночи не минуло. Ладно, устроимся где-нибудь на опушке, костерчик разведем…
Он тронул коленями конские бока.
– Там дорога, хозяин, – сказал вдруг Карах. – В лес ведет.
– В лес? Тогда это не та дорога, что нам нужна… – Он замолчал, глубоко втянул ноздрями воздух. – Карах, как у тебя с нюхом?
– Превосходно, – скромно признался Карах.
– Кажется мне или дымком потянуло?
– Тянет. Дымком и едой.
– Великолепно, – сказал Сварог. – Вот тебе и решение проблемы. Фиортен близко, вокруг наверняка есть какие-то усадьбы… Эгей, милый!
Но конь и сам, насторожив уши, устремился вперед. Вдруг Карах насторожился, увидев впереди какой-то темный предмет, а там Сварог и сам углядел словно бы расселину в черной стене леса.
– Столб, – сказал Карах. – А к нему доска прибита.
– Сам вижу.
Сварог зажег самый большой огонь, на какой был способен, достал из седельной сумы связку лучин и подпалил.
– Таверна «Бык и подкова», – прочитал он вслух. – Чертовски старая вывеска, сгнила вся, но дымком-то тянет все явственней…
Вскоре показалась поляна у дороги, высокий глухой забор, над которым поднималась высокая крыша. Из трубы шел дым, заслоняя звезды. Широкие ворота заперты, конечно.
Сварог постучал кулаком. Потом сапогом. Никакой реакции. Он подумал, снял висевший у седла топор и принялся молотить обухом, валя сплеча. Грохотало на весь лес. Время от времени опускал топор и прислушивался. Собаки здесь определенно нет, ни одна уважающая себя собака не смолчала бы. Ага, наконец-то дверь заскрипела!
– А если это раухи? – спросил Карах.
– Тихо! – цыкнул Сварог. Дождь разошелся не на шутку. – Полезай в суму и сиди там тихонечко, словно тебя и вовсе нету.
Кто знает, как местное население относится к серым мохнатым домовым с ало светящимися в темноте глазами. Возможно, без всякого энтузиазма и решпекта.
– Кого там нелегкая носит? – раздался с той стороны ворот боязливый голос, принадлежавший, похоже, человеку пожилому.
– Проезжающие, – сказал Сварог. – Путники.
– Вот и проезжайте себе.
– Папаша, это таверна или что?
– Таверна-то таверна…
– В чем тогда дело?
– Да время больно уж нехорошее, к полуночи…
– Ты что, так процветаешь, что лишние деньги не нужны?
– Деньги всегда нужны, да кто вас знает…
– Я один, – сказал Сварог. – Просто привычка у меня такая – говорить во множественном числе. Я один да два коня – это ведь число множественное…
– Ехал бы ты себе.
– Ворота выломаю, – сказал Сварог.
– Ехал бы ты себе.
Сварог не собирался коротать ночь под ливнем.
– Слушай, старый пень, – сказал он возможно убедительнее. – Я еду в Фиортен, сбился с дороги…
– Возвращайся к вывеске и поезжай дальше по дороге. На третьей развилке свернешь вправо, часика два скорой рысью – и будет тебе Фиортен, как на ладони. Только с перевала спуститься – и дома.
– Лошади устали.
– А ты – не спеша. – За воротами хихикнули. – Особо не гони.
– Ну ладно, я тебя долго уговаривал и честью просил, – сказал Сварог.
Он ударил, не особо размахиваясь. Лезвие легко пробило толстую доску, погрузившись в нее до обуха. За воротами шумно охнули.
– Вот теперь прикинь, старче, – сказал Сварог. – Много у меня времени уйдет на твои ворота или не особенно чтобы уж? Это я еще во вкус не вошел…
За воротами, судя по всему, молча смирялись с неизбежным.
– Ладно, – отозвался наконец хозяин. – Только ты мне и за забор заплатишь. Вон, насквозь прорубил.
– Да заплачу, – сказал Сварог. – Открывай.
Заскрипели несмазанные петли – тягуче, противно. Лошади шарахнулись. Слышно было, как хозяин пробежал по двору и закричал откуда-то сверху, наверное, с крыльца:
– Только лошадь сам в конюшню ставь! Толкай ворота!
Сварог толкнул створку, провел коней во двор, захлопнул ворота, осмотрелся в тусклом свете, падавшем сверху, из распахнутой двери. Ага, вот она, конюшня, в глубине двора. Старик стоит на высоком крыльце, готовый юркнуть внутрь, запереться и держать оборону в доме. И арбалет наготове держит, вояка долбаный. Ну что на него злиться – такая жизнь, такие места…
Сварог поплотнее прижал ногой створку и задвинул тяжелый брус, ухитрившись занозить ладонь. Провел лошадей в конюшню.
– Я их напою, накормлю. – Карах высунул голову из сумы. – Тут есть колодец.
– Только потише, смотри.
– Не нравится мне здесь, хозяин…
– Мне здесь нигде не нравится, откровенно говоря, – сказал Сварог. – Смотри-ка, а конюшня пустая, нет у него живности… Ну ладно, я пошел.
Он с размаху захлопнул за собой хлипкую дверь конюшни, взбежал по ступенькам, протиснулся в дверь мимо опустившего арбалет старика. Скинул плащ, огляделся, не выпуская из рук топора.
Довольно большая комната ярко освещена четырьмя масляными лампами. В глубине – жарко натопленная печь, черная дверца распахнута, и там колышется огонь. От кастрюль на плите вкусно пахнет. Около печи стоит пожилая хозяйка и настороженно смотрит на Сварога, засунув руки под передник по крестьянскому обычаю. За грубо сколоченным столом у окна двое мужчин немногим моложе хозяина отставили высокие глиняные кружки и таращатся столь же опасливо.
Сварог огляделся, повесил плащ на прибитые рядом с дверью потемневшие оленьи рога, поставил рядом топор, взглянул на хозяина. Тот кивнул на сидящих:
– Соседи, заехали вот да и припозднились, остались до утра…
– А что это у них в кружках, не пиво часом?
– Пиво. – Хозяин живенько пробежал в угол, к лежащей на козлах бочке, нацедил кружку. – Пиво старое, домашнее, покупного не держим…
Сварог подошел к печи. Глядя на ало-золотистое пламя, отхлебнул из кружки. Его прошиб легонький озноб – то ли озяб под дождем, несмотря на теплый плащ, то ли, что вероятнее, сказалось все пережитое.
– Значит, вот так вы здесь и живете… – не оборачиваясь, произнес он.
– Так и живем, – откликнулся хозяин. – Таверна захирела, по дороге почти никакого движения, разве что соседи заедут…
– Может, вам в комнату поесть принести? – предложила хозяйка. – Комнат много, поедите, поспите…
– А что, мысль, – сказал Сварог. Ему не хотелось сидеть с незнакомыми людьми, отвечать на их вопросы – очень уж устал. Он вяло повторил: – Это мысль. Несите-ка в комнату побольше еды и выпить тоже не
