сейчас и расплачивалась, отдыхая на посту ГАИ с высоченной температурой и головной болью. Ну, ничего, немного подлечится, а там уж устроит им всем…
Хохол тем временем пытался все же договориться с принципиальными и неподкупными гаишниками, но те уперлись рогами в землю и ни в какую не велись на его уговоры.
Тогда Женька пустил в ход последнее испытанное средство – драгоценную персону хозяйки.
– Начальник, – снова отвел он за локоть старшего, – там женщина в машине, мало что непростая, так еще больная – температура у нее, домой надо позарез. Давай не доводить до кичи, мигалку я сниму.
– Да? А гранату проглотишь? – поинтересовался гаишник. – Борзый ты какой! Что за баба там у тебя?
– Не груби, начальник! А то не знаешь, чей это джип! Коваль там.
– О, ну-ка, ну-ка, дай гляну! – обрадовался «гаец». – Столько слышал, а видеть не довелось!
– Начальник, это ж не цирк тебе! – встал стеной у дверки Хохол, но его отодвинули четыре ментовских руки, и в окошко, как в телевизор, уставились наглые гляделки бобиков. Марина подняла голову и ткнула пальцами в стекло как раз на уровне глаз старшего, и он отшатнулся:
– …твою мать, сука! Выходи давай!
Пришлось выйти, хотя ноги не держали, Коваль оперлась спиной о капот джипа, чтобы не упасть.
– Все, налюбовались? Могу сесть обратно?
– Ты еще рот открывать будешь? – с угрозой произнес «гаец».
– Если кто-то прикоснется ко мне хоть пальцем, я затею такой скандал, что земля под ногами гореть будет! – предупредила Коваль, глядя снизу в его красное от холода лицо. – На основании чего вы меня обыскиваете?
– У вас в машине граната, – став повежливее, сказал он.
– Я не думаю, что прокурору понравится текст вашей речи при обыске, господин старший лейтенант.
– Только грозить мне не надо, – уже не так борзо и уверенно отозвался тот. – Может, по-хорошему разойдемся?
– Денег хочешь? Надо было брать, когда давали! – отрезала Марина. – Что, звонить прокурору? – Она вынула из шубы мобильный и защелкала клавишами, отыскивая номер прокурора.
– Не надо, – перехватив ее руку, попросил старший лейтенант. – Можете ехать, госпожа Коваль.
Марина рухнула на сиденье, застучав зубами от холода и высокой температуры. В экстремальной ситуации она всегда мобилизовывалась, открывая в себе скрытые возможности, но запала хватало ненадолго, Марина раскисла сразу же, как только опасность миновала. Хохол сел к ней, укутав снова в дубленку и куртку.
Проглотив очередной аспирин, Коваль забралась на сиденье с ногами и задремала, свернувшись клубком и положив голову на колени Хохла.
Что и требовалось доказать – любовь к поездкам с ветерком при открытых окнах вышла боком, да еще каким – очередная пневмония не заставила себя ждать, и Марина почти три недели прометалась дома в постели с высокой температурой и разрывающим грудь кашлем. Хохол, как настоящая сиделка, проводил возле нее все дни и ночи, кормил с ложки и заставлял пить таблетки. Раз в день приезжал доктор, ставил капельницу, колол антибиотики, Марина уже и сесть нормально не могла, чтоб на шишку не наткнуться. Только через две недели она впервые почувствовала себя более-менее нормально и с самого утра занималась делами, сидя в постели с телефоном.
– Заколебал, спортсмен хренов! – пробурчал вошедший Хохол, поставив ей на колени поднос с едой – близился обед. – Такой стал деловитый, как и правда главный тренер!
– Чего ты взъелся? Мужик душой за дело болеет, в своей стихии находится, это ведь хорошо, – протянула Марина, поняв, что в очередной раз приезжал Марадона, которого Женька снова выгнал.
– Что ж он тогда раньше-то в своей стихии не задержался, а? Когда рядовым футболистом грязь на газоне месил? Я тебе скажу – бабла захотелось, прибился к твоим, приподнялся немного, теперь можно и заново футболом увлечься, тем более – тренером поставили! – Хохол сунул Марине в руку ложку и пиалку с супом: – Давай, не сиди, остынет же!
– Ты чего такой возбужденный, а, Женька? – поинтересовалась она, помешивая ложкой суп, не в силах заставить себя съесть хоть немного. – Случилось что-то?
– Нет, просто бесит меня все это – даже заболеть тебе нельзя, чтобы просто отлежаться, чтобы не беспокоил никто, не приезжал и не наседал с делами. Думаешь, тут только Марадона? Там посетителей – как в Мавзолей к Ильичу!
– Вот спасибо! – обиделась Коваль. – Очень удачное сравнение – с мертвецом! Не дождетесь!
– Да мы и не ждем! Прости, я не подумал, – взяв ее за руку, произнес виноватым голосом Хохол.
Марина откинулась на спинку кресла, поняв, как сильно устала – слабость во всем теле не давала возможности нормально работать.
– Знаешь, мне даже странно – Гордеенко, имея на меня материал, до сих пор не воспользовался, чтобы прижать. К чему бы это? – проговорила она неожиданно, вспомнив что-то, и Хохол, думавший примерно об этом же, откликнулся:
– Ты ведь знаешь этих шерстяных – их не просчитаешь. И ведь опасно, Маринка, – в любой момент он вынет из сейфа папочку и пустит ее в оборот, ведь не дурак он, не думаю, что он купился на сказку, рассказанную Малышом! Вот зуб даю – знает, что не Малыш, а ты грохнула Строгача и Азамата, и не сомневается, что так оно и было. И что ресторатор этот, Гарик, что ли, пропал не без твоего участия.
Тело Гарика Хохол и Розан вывезли на пустырь за поселком и там сожгли, чтобы не возникало ненужных вопросов, а его машину в тот же день разобрали на запчасти умельцы в одном подкрышном автосервисе. В словах Женьки был резон, конечно, и ей следовало быть осторожнее. Но как, как?
– Жень, пойдем на улицу, я хоть пять минут подышу, не могу уже лежать, болит все!
– Одевайся.
Он повез ее в лес, сам сел за руль, удивив Юрку:
– Ты чего, Хохол?
– Да задолбали рожи ваши, хочу один съездить, – заявил Женька, усаживая хозяйку на заднее сиденье. – Мы недолго.
В лесу было тихо и тепло, все завалил белый чистый снег, сугробы по колено, и воздух аж звенел от тишины. В будний день только эти двое могли позволить себе прогулку. Марина старалась поменьше открывать рот, но это было невозможно – хотелось набрать в больные легкие побольше свежего, морозного воздуха, она кашляла с каждым вдохом все сильнее, Хохол ругался, обещая завязать рот шарфом:
– Что ты как маленькая! Еще сосульку в рот возьми!
– Скучно с тобой! – притворно вздохнула Коваль, поправляя черную вязаную шапочку.
– С тобой зато обхохочешься! Пошли, я тебя с горки прокачу. – И он подобрал какую-то картонку, увлекая Марину за собой вверх по накатанному склону.
– Обалдел? Тут высоко, я боюсь! – визжала она, но Хохол не обращал внимания, усадил ее на эту картонку и запустил вниз. Снег забился в рукава куртки, залепил все лицо, и, в довершение всего, она зарылась в сугроб. Хохол со смехом вытаскивал хозяйку, отряхивая комбинезон и надевая на голову шапку, слетевшую где-то на середине горы.
– Ты что, в детстве с горки не каталась? Совсем не умеешь!
– Знал бы ты, какое детство у меня было, так и не спрашивал бы! – огрызнулась Коваль, вытирая платком мокрое лицо.
– Ты не рассказываешь – откуда мне знать! – пожал плечами Женька. – Не думаю, что очень хреновое.
– Ага! – невесело усмехнулась она. – В том-то и дело, что хреновое – это просто рай по сравнению с моим. Ты представляешь, что такое пьющая женщина? Как жить рядом с такой теткой? Моя мать за бутылку что хочешь могла сделать, это мне еще повезло, что с рождения у меня характер был железный, она меня боялась трогать, не била, пальцем даже не трогала. И ухажеры ее не приближались, услышав, как однажды я раскроила голову одному излишне любвеобильному дяде, захотевшему приласкать меня в двенадцать лет. Я взяла утюг и шарахнула ему по лысине – вот и все, и он не пискнул даже, еще и денег мамашке отвалил, чтобы только я в ментовку не прогулялась. А ты говоришь – с горки кататься не умею. Некогда мне было с
