Женьке. – Не сердись на меня...
– Иди поспи, ведь еле шевелишься... нагулялась... – в голосе Хохла уже не было злобы, скорее обида.
Она с трудом приняла душ, смыв с себя запах Малыша, его прикосновения, его поцелуи. Завалившись на постель в чем мать родила, Коваль с наслаждением растянулась на прохладном шелковом покрывале и мечтательно уставилась в потолок. В такой позе ее и застал Хохол, замкнул дверь и начал раздеваться.
– Ты чего? – удивилась она, наблюдая за ним.
– А ничего, – процедил он. – Помоги мне, рука застряла.
Марина стянула с него майку и бросила на пол.
– И дальше что?
– Не знаешь?
– Ну почему, догадываюсь, конечно, просто как-то странно...
– Странно, говоришь? А валиться в койку с первым встречным не странно?
– Откуда такая информация? – спокойно поинтересовалась она, подвигаясь и давая ему возможность лечь рядом.
– Сорока принесла, – процедил он.
Марина легла на него сверху и заглянула в глаза:
– Ты злишься?
– Да! Я злюсь, я не просто злюсь – я убить тебя готов, сучка! Ты не понимаешь, да?!
– Жень, ты можешь делать со мной все что хочешь, если тебе от этого полегчает.
– Вот ты всегда так – хвостом повертишь где-то, а потом подставляешься, вину пытаешься загладить, – с досадой сказал Женька. – Ты хоть раз обо мне подумала? Думаешь, я не понимаю, что ты меня не любишь? Понимаю, не совсем ведь дурак, но не могу, пойми, не могу от тебя отказаться, нет у меня ничего в жизни, кроме этой любви...
– Женя, не надо... – Эта фраза всегда напоминала ей о другом человеке, давно исчезнувшем из ее жизни, но оставившем в ней глубокий след, как ожог. О Нисевиче.
– Что – не надо? Не надо было впускать тебя в свою жизнь тогда, в Египте! Не надо было вестись на твои... – Она закрыла ему рот поцелуем, чтобы прекратить этот разговор, который обязательно привел бы к ссоре.
– Но ведь ты повелся? Так будь последовательным... – прошептала Марина, спускаясь по его груди губами и лаская языком едва затянувшийся послеоперационный шрам. – Ну, что же ты тормозишь? Как ты хочешь меня? Скажи, я сделаю все, ты же знаешь...
Он вымещал свою злость на ней почти до вечера, пока она не взмолилась, прося прекратить:
– Женя, я уже вообще ничего не чувствую...
Это еще повезло, что на Хохла иногда нападала нежность, прорывалось что-то, похожее на жалость, иначе было бы очень неприятно... Вот и сейчас он по первому требованию выпустил Марину из рук, вернее – из одной только правой, и предложил:
– В сауну хочешь?
– Не помешает.
В сауне она провалялась около часа, расслабившись и вдоволь надышавшись египетским маслом, даже волосы им пахли, пропитались тягучим восточным ароматом, который сейчас как нельзя лучше подходил ей. Говорят, он возбуждает, но с Мариной всегда происходило обратное – она расслаблялась и впадала в нирвану, мечтая только об одном – чтобы не трогали, оставили в покое.
Хохол ждал в каминной, на столике стоял коричневый чайник с зеленым чаем, ее любимая чашка и пепельница.
– Отдохнула?
– О, я просто на небесах! – Коваль опустилась в кресло и налила чай. – Жень, ты не сердись на меня, знаешь ведь, что я никогда ни о ком не думаю, кроме себя, любимой, это ужасно, но сделать ничего уже невозможно – я всю жизнь именно так и поступала.
– Да понимаю я все, – отмахнулся он. – Просто испугался, что с тобой что-то случилось. Пацаны сказали, что ты их отослала, а сама осталась с какими-то мужиками и девицей.
– А ты, конечно, сразу определился, куда и зачем я отправлюсь дальше, – с иронией сказала Марина, отпивая горьковатую жидкость и морщась: – Женька, это ведь не чифир, а зеленый чай, к тому же безумно дорогой! Его же такой крепости не заваривают!
– Я задумался, наверное, вот лишнего и насыпал, – виновато ответил он. – Что, совсем невыносимо? Давай я новый заварю.
– Не надо, этот разбавлю. Слушай, мне все время не дает покоя мысль о том, что суд скоро. А вдруг их не посадят? Тогда мне точно придется отсюда валить.
– А следак что говорит?
– Ничего он не говорит, – вздохнула она. – Мне почему-то кажется, что он мне не верит, хотя мы с ним знакомы, и Егора он хорошо знал. Он смотрит на меня все время с подозрением, словно я стараюсь что-то скрыть или приукрасить. Я уже жалею, что согласилась тогда на эту авантюру, не надо было...
– Зато отец твой объявился, киска, разве это плохо? – Хохол закурил, откинувшись на спинку кресла. – Ты теперь не одна.
– А я и так не была одна – у меня есть ты.
У него было такое лицо, словно Марина назначила его президентом или, на худой конец, мэром. За эти слова он мог простить ей все, что угодно, ему только это и было важно – что он нужен, что она сама об этом сказала. Где-то Марина вычитала, что есть люди-кошки и люди-собаки, так вот Хохол – типичная «собака», готовый пожертвовать собой ради нее.
– Женька, я вот подумала – а если со мной что-то случится, ты куда пойдешь?
– За тобой, – не раздумывая, ответил он. – И прекрати эти идиотские разговоры, ничего с тобой не случится, я ведь рядом.
– Прости. Иногда вылезает стервозное нутро – так хочется почувствовать себя единственной и неповторимой! – рассмеялась Коваль, в душе не сомневавшаяся в его ответе.
– Ты и так единственная – куда дальше-то?
Вечер плавно приближался к закату, из окна каминной было хорошо видно, как садится солнце, проваливаясь в облака. Небо красное – ветер будет завтра, опять нога заноет... «Тьфу, как старая кошелка – там ноет, там колет, тут на погоду реагирует!»
– Завтра футбол, между прочим, – напомнил Хохол, потягиваясь. – Поедем?
– Конечно, – встрепенулась Марина. – И так столько игр пропустила со своими заморочками!
– Ага, вдруг Марадона без тебя Лигу чемпионов выиграл! – насмешливо отозвался Женька.
Марину всегда удивляла его неприязнь к главному тренеру «Строителя» Ваське Марандину. Вроде нигде они раньше не пересекались, во всяком случае, так утверждали они сами, никаких претензий друг к другу у них не было, но Хохол не упускал ни единой возможности подколоть и уязвить Марадону.
– Я не могу понять – за что ты его так не любишь? – Этот вопрос задавался неоднократно, и варианты ответов на него Коваль знала наизусть.
– За что мне его любить, он ведь не баба, – пожал плечами Женька. – Не люблю примазавшихся. Знаешь, везде такие есть, что по жизни, что на зоне, которые в любом месте пристроятся, местечко получше найдут. Даже если при этом нужно будет кого-то выпихнуть.
– Ну, положим, Васька никого не выпихнул – это была моя идея и Розана покойного.
– Да не грузись ты – что, за что, – отмахнулся он. – Не нравится – и не нравится, я ж его не трогаю, пусть спит спокойно.
– Ох, темнишь ты, дружочек мой! – Марина налила себе еще одну чашку чая и закурила. – Может, после футбола на водохранилище рванем? Жара такая, а я на пляже не была ни разу.
– Тебе все некогда. Может, тогда номер снимем в профилактории? Выходной на носу, можно пару дней на природе побыть, шашлыки там, и все такое...
«Господи, везет же с мужиками! Такие все из себя понимающие и всепрощающие!»
Но Марина всегда прекрасно знала, что, не будь она собой, не было бы этого всего, никогда и ни за какие плюшки не простили бы ей ни Хохол, ни Малыш ни одной оплошности, ни одного не вовремя или
