Хохол достал из сумки-холодильника в багажнике бутылку «Перье» и протянул ей, Марина судорожно глотнула, потом приложила запотевшую бутылку ко лбу.
– Что это со мной?
– Киска... а ты не?.. – Хохол понизил голос и посмотрел на нее вопросительно.
– Сдурел совсем?
– А что? В этом нет ничего удивительного, между прочим.
– Ага, только я первая буду, если вдруг после одной очень интересной операции окажусь в залете, – усмехнулась Коваль, заметив, что он почему-то расстроился. – Ты что, Женька?
– Ладно, все, поехали, – бросил он, садясь за руль.
– Может, я лучше поведу, ведь тебе неудобно? – предложила она, но Хохол отрезал:
– Я сам!
До самого водохранилища, до летних домиков профилактория, он молчал, сжимая руль одной рукой и глядя на дорогу. Марина тоже молчала, но совсем по другому поводу – ей было не по себе от воспоминаний о том, как Егор отвернулся от нее, даже не улыбнувшись, не показав хотя бы глазами, что рад видеть, что соскучился. Чертова жизнь...
– Приехали, – буркнул Женька, паркуя машину у двухэтажного деревянного домика, стоящего в отдалении от остальных. – Это у них «люкс» считается, почти пять звезд.
– Знаешь, мне как-то все равно, лишь бы никто не доставал, – отмахнулась Марина, вылезая из джипа.
– Проблема – там только одна спальня, но я могу на диване внизу.
– Ой, да что вы говорите, Евгений Петрович! – съехидничала она. – На диване? А что ж сразу не на коврике у двери-то? Или в машине, например? Можно подумать, ты никогда не спал со мной в одной постели, Женечка! Или боишься – приставать начну?
– Напугала! – фыркнул Хохол, устав наконец строить из себя великомученика. – Я, может, только на это и рассчитываю!
– Ну-ну, гляди только, не просчитайся, – протянула Марина, входя в домик, где оказалось прохладнее, чем на улице. – О, прекрасно, хоть задыхаться не придется. Сейчас переоденусь – и в воду, а то рехнусь.
Пока она плавала, пытаясь сбросить нервное напряжение, Женька сидел на берегу и исподтишка осматривался. На пляже было многолюдно, не они одни решили провести выходные на природе, кругом сидели компании, выпивали, закусывали, чьи-то дети строили прямо у воды огромную песочную крепость. Этих строителей было, наверное, человек десять, и шума от них исходило ровно столько, сколько от восточного базара. Марина покачивалась на воде, перевернувшись на спину и раскинув в стороны руки, и совершенно не обращала внимания на Женькины попытки заставить ее выйти. Наконец ей самой надоело, и она поплыла к берегу.
– Хорошо! – Коваль потянулась и взяла протянутое полотенце. – Теперь есть захотела – аж в глазах темно!
– Так пошли, здесь же полно кафешек всяких, забегаловок, – сказал Женька, бросая подбежавшему карапузу лет пяти большой полосатый мяч, отскочивший к лежаку. Мальчик подхватил мяч и улыбнулся, демонстрируя беленькие зубки, потом развернулся и побежал к своим приятелям, взметая ножками белесый песок.
Женька смотрел на убегающего ребенка с каким-то странным выражением, Марине даже показалось, что она заметила слезу в уголке глаза, но Хохол быстро опустил глаза, встал и подал ей руку:
– Идем, я тоже есть захотел.
Они до самой темноты просидели под зонтиком небольшого кафе, и Хохол вместо еды не сводил глаз с Марины, заставляя даже краснеть.
– Слушай, киска, а ты про что сказала в машине? Ну, про операцию, в смысле?
– Совсем обалдел! – констатировала Коваль со вздохом. – Женя, если ты о том, что могут быть дети, так не могут. Иначе уже были бы – от Малыша. Все, закроем эту тему раз и навсегда.
– А ведь ты была бы хорошей матерью, наверное...
Она чуть не треснула по швам от смеха – Хохол был первым и единственным, кто предположил наличие у нее материнского инстинкта, никому даже в голову не приходило, что Коваль могла бы стать матерью вообще, а уж хорошей... Да-а, вот это любовь!
– Женя, ты фантазер, ей-богу! – вытирая слезящиеся от смеха глаза, проговорила Марина.
– А что? Ведь ты просто не знаешь, что это такое. А прикинь, был бы у тебя ребенок... твой, родной, за которого убить можешь...
– Блин, достал ты! – рявкнула она, сама не понимая, почему вдруг так разозлилась. – Все, хватит!
Она вскочила, едва не опрокинув стол прямо на Хохла, и убежала в номер, замкнула дверь спальни и рухнула на постель. Было странно, что Женька завел разговор о детях, даже Егор всегда обходил эту тему, зная, как остро в последнее время Марина начала чувствовать какую-то вину за то, что нет их у нее, детей этих. Но у него, Егора, теперь все с этим в порядке...
Она встала, переоделась в спортивный костюм и кроссовки и вышла к Хохлу, сидевшему на веранде с банкой пива. Даже головы не повернул, гордый! Она села на подлокотник кресла и положила руку ему на плечо – реакции не последовало. Пересела на колени, лицом к нему, чуть расстегнула кофту – снова никак. Точно, обиделся...
– Жень... ну, Жень, не злись, а? – Марина прижалась к нему грудью и поцеловала в губы. – Женечка...
– Отстань от меня, Коваль. Я устал быть твоей игрушкой.
– Ну, так давай я стану твоей... – она снова склонилась к его губам. – Что ты сейчас хочешь, скажи?
– Не хочу ничего. И вообще тебя не хочу.
– О, вот тут ты врешь! – засмеялась Марина.
– Господи, да за что мне такое наказание?! – зарычал Хохол, вскакивая и забрасывая ее на плечо. – Я убью тебя сейчас, ты это понимаешь?!
– О, дорогой, это именно то, что нужно, – прошептала она, руками проводя по его спине вверх и вниз. – Давай...
Он принес ее в спальню и свалил на постель, как мешок просто, рявкнув при этом:
– Раздевайся!
...Это было лучше, чем просто хорошо... она не хотела, чтобы все прекращалось, тело стало невесомым и легким, а голова – совершенно пустой...
Женька вытянулся рядом на кровати, полежал, закрыв глаза, а потом вдруг продекламировал, ошеломив Марину:
Он сел и посмотрел на удивленное лицо Марины.
– Что это? – спросила она, когда немного отошла от шока. – Вернее – кто?
– Есть у меня приятель один... смотри, как странно – он тебя никогда не видел и не знал, однако же так все расписал точно, да? И про меня, и про тебя... Как будто в голову мне залез и все там прочитал, все, что я чувствую. Надо же, столько лет прошло, а я все еще Жоркины стихи помню. И он тогда уже знал, что я тебя встречу.
Марина тоже села, обняла его сзади, положила на плечо голову и замерла, стараясь не спугнуть возникшую вдруг между ними волну. Порой Хохол сражал ее своими познаниями и суждениями. С виду и не скажешь, что у него в голове вообще что-то есть, а в такие вот моменты из него рвались тщательно скрываемые ото всех эмоции. И то, что он, оказывается, мог вот так читать стихи, проникновенно и
