каминной, сообщил Ворон. – Налетели вчера на мой рынок, козлы! Девять машин замесили, девять! А там и «бэха» была, и два джипа, и по мелочи еще… Перекупу одному руку сломали, остальных просто отволохали…
– А ты с чего решил, что это горцы? – спросила Коваль, демонстрируя свою заинтересованность и желание помочь в решении проблемы.
– А ты думаешь, мои люди дураки и не в состоянии отличить своих от чужих?
«Думаю, да, более того, убедилась в этом лично, но тебе об этом знать совершенно незачем!» – улыбнулась про себя Марина, а вслух сказала:
– А ведь я тебя предупреждала, Миша… Женская интуиция – вещь страшная.
Ворон потер пальцами переносицу, пробурчал что-то себе под нос, а потом вздохнул, признавая свою неправоту:
– Да, надо было сразу тебя слушать. Говорят ведь, что ты опасность за версту чуешь. И что теперь делать станем?
– То есть, когда проблемы появились у тебя, ты заговорил о нас, как о едином целом? – уточнила Коваль, сделав упор на слово «у тебя». – А когда они появились только у меня, смысла вмешиваться ты не видел, так, Миша? Хороший, однако, вариант!
Ворон посмотрел на нее удивленно:
– И что – ты откажешься объединиться и заявить Бесу протест? Не поможешь мне предъявить этому оборзевшему молодому отморозку?
– А смысл? – пожала плечами Марина. – Ты ведь отказался мне помочь, когда я этого просила.
Воцарилось молчание. Ворону даже в голову не приходило, когда он ехал в этот дом, что Наковальня откажется помочь, тем более что и ей самой это было выгодно. Причем ее неприятности были куда крупнее, и под угрозой была не только жизнь ее любовника Жеки, но и жизнь невесть откуда взявшегося сынишки. И вдруг строптивая баба с таким равнодушием отмахивается от предложения объединиться. Голова Ворона лихорадочно работала, стараясь придумать какой-то совершенно убойный аргумент, чтобы убедить Марину. Коваль же спокойно курила сигарету, покачивая ногой в сабо на невысокой шпильке, и разглядывала мрачнеющее с каждой минутой лицо собеседника.
– Да ты пойми, Наковальня, если сейчас мы с тобой не дадим понять Бесу, что мы против того, чтобы он поддерживал этого Ашота, то дальше нам придется вообще глотать все, что Бес решит, – горячо заговорил Ворон.
Марина для вида поломалась еще немного, но так, чтобы не перегнуть палку и не унизить Ворона уж очень сильно. Мужское достоинство следовало пощадить… Решили, что сразу по приезде Гришки из-за границы они вдвоем нанесут ему «официальный визит» и постараются отговорить связываться с молодым нахалом Ашотом.
…Ночью, лежа в объятиях Хохла, Коваль про себя думала о том, что, в принципе, конечно, она нарушила все правила, подтолкнув Ворона к решению собственной проблемы таким путем. Но, с другой стороны, разве вся ее жизнь не есть отрицание этих самых правил? Разве то место, которое она занимает, могло принадлежать ей? Разве правильно, что она, совершившая в своей недолгой жизни столько всего, живет, а ее муж – нет? Даже сына она заполучила не совсем законным путем… Но разве ему лучше было бы у пьющей бабки или в детдоме? А теперь у него есть шанс вырасти нормальным человеком, получить ту любовь, которой он никогда не увидел бы во всех этих казенных заведениях. Да и будущее… Какое будущее у воспитанника детдома? В лучшем случае какая-нибудь не слишком престижная и хорошо оплачиваемая профессия, угол в коммуналке и неизбежный алкоголизм. А в худшем – зэковская роба, заборы, вышки с часовыми и колючей проволокой. Хохол иногда рассказывал о том, что многие из тех, с кем ему выпало отбывать срок, вышли именно из детских домов, где росли как волчата, привыкая с детства добывать себе самостоятельно кусок свободы и минимальные материальные блага. И чтобы сын Малыша пошел этим путем… Да ей, Марине, прощения за это не будет. Значит, это не преступление – забрать ребенка туда, где он будет нужен и любим? Кто бы ответил…
