Вифелла, опустив глаза, ожидала молчаливого одобрения или истерики, с которой Фиселла обычно небрежно разрушала кропотливый труд своей младшей сестры. Ника скорчила забавную рожицу, показав отражению язык. Красавица в зеркале, сбросив свою спесь, сразу стала похожа на человека и Ника, примирившись со своим теперешним обликом, улыбнулась, встретившись в зеркале взглядом с Вифеллой.
— Ну, что, пойдем, сестричка, — поднялась она со стула.
Уютно свернувшегося и посапывающего в своей шкатулке Клопси она решила не будить.
В трапезной ее церемонно приветствовала свита Дома де Наль. Поднявшись на свое место и раскланявшись с ними, она привычным жестом пригласила их садиться и начинать трапезу. Ника чувствовала их тревогу и озадаченность, потому что это был «последний день королевы». Ее ожидали увидеть злой и испуганной, на грани истерики. Ее любезность пугала и не могла обмануть никого из присутствующих, все знали, что за этим последуют казни. Это было так естественно: неужели Мать уйдет в вечность одна. А то, что Фиселла де Наль обречена знал каждый в Мензоберранзане. И теперь в трапезной домочадцы, сидя за общим столом, гадали, кого из них она изберет, чтобы перед своей смертью насладиться его мучительной кончиной. Косясь на соседа, каждый из них молил богиню, чтобы это оказался его сосед. И каждый из них прикидывал, успеет ли он, принести клятву верности новой Матери Дома, Тирелле. Сделать это прямо сейчас? Или подождать, когда им объявят, что Фиселла де Наль навечно воссоединилась с Ллос. И переживал, что сосед опередит его, оказавшись, расторопнее.
Если бы только они могли предположить, что сейчас, на самом деле, занимало Мать Первого Дома. А она была озадачена тем, что пыталась определить, из чего приготовлено желтоватая, похожая на клейстер масса, что скудным шлепком лежала на щедро усыпанной изумрудами и сапфирами блюде. Все эти два дня, ее пребывания в Мензоберранзане, ей все время хотелось есть. Интересно, а как тут обстоят дела с последней желаним осужденного на смерть? Она бы потребовала горячего супа и котлету с салатом, кофе и булочку… Нет, лучше пирожок с капустой… Ника расстроилась и, не дожидаясь, слуги, налила себе вина.
Ей не хватало Клопси. Еще она заметила, что место Доргана за столом снова пустует. Но больше всего тревожило отсутствие Тиреллы. Ей было не по себе от мысли, что, быть может, сейчас Тирелла, убеждает Доргана переметнуться к ней, пока не поздно, и, быть может, они, уже что-то предпринимают против нее. То, что Тирелла психует из-за Доргана, не увидеть было не возможно. Вчерашний ее поступок был поступком разъяренной, ревнивой женщины. Наверное, раньше они были парой, пока их отношения не сломала Фиселла, сделав Доргана своим мужем. Кажется, у нее уже начинает развивается паранойя и подозрительность, как у всех тех, кто находясь на вершине власти, страшно боится ее потерять. Ладно. Сегодня все закончится, и ей вообще все станет фиолетово.
Посереди полутемной залы, освещенной рассеянным лиловым светом, подсвечивающим колонны и отражающегося на зеркально гладких плитах пола дрожащими бликами, возникла непроницаемо черная сфера. Рассеявшаяся в ней чернота, явила Верховную Жрицу. Парящая в его прозрачности она скрипучим голосом, торжественно произнесла:
— Фиселла де Наль, Мать Первого Дома, Великая Ллос ждет тебя в храме Священных Пещер, когда Нарбондель поднимется до середины своей высоты. Помни это!
Образ Верховной Жрицы потускнел, покрылся пеленой, погрузился в мрак и шар растаял. Ника, ответившая на слова Верховной Жрицы утвердительным кивком, вздохнула, отчего-то пожелав себе приятного аппетита. Терпеливо дожидаясь конца трапезы, она наблюдала за дроу поглощающих свою отвратительную пищу, которым не было никакого дела до нее, Фиселлы. Не она первая, и не она последняя канет в небытие Великой Бездны, и так ясно, что трон Дома де Наль займет Тирелла. И Нике стало жаль себя.
В конце концов, это не ее мир, не ее жизнь. Не может такого быть, что бы она погибла здесь. В это не верилось. Но и надеяться было не на что. Но может обстоятельства вдруг сложатся так, что все изменится, или миры как-то так повернутся, что она вернется домой, а Фиселла в свой Мензоберранзан, где и будет сама отдуваться перед Паучихой. Для человека собственная смерть- понятие очень отдаленное и нереальное, а в чужом мире Ника и вовсе отказывалась верить в нее.
Трапеза закончилась, и Вифелла успела шепнуть поднявшейся было Нике, что бы она оставалась на месте. Каждый, кто находился в трапезной, считал своим долгом подойти к ней и выказать свое восхищение тем, что ей оказана столь высокая честь предстать перед самой божественной Ллос, ибо она Фиселла, избранница Великой Богини. Дамы церемонно кланялись. Мужчины преклоняли перед ней колени, почтительно опуская взоры. На их лицемерие Ника отвечала светской улыбкой, угадывая в их лицах некое разочарование. Что она опять делает не так? Ника покосилась на Вифеллу, стоящую у подножия ее кресла с таким выражением лица, которое прежде она за ней не замечала. Ее младшая сестра была сама холодность и надменность. И только три мага, подошедшие к ней после всех, не говоря ни слова, поклонились, поглядев на Нику вроде бы с сочувствием. Она улыбнулась им, едва удержавшись, чтобы не подмигнуть. «Где наша не пропадала? Наша пропадала везде», — говаривал диджей радиостанции, которую Ника часто слушала.
— Следуй за мной, госпожа, — повернулась к ней Вифелла.
Ника охотно подчинилась, мечтая, как вернувшись в свои покои, тут же отошлет ее и ляжет досыпать в мягкую постель, и пропади пропадом все Паучихи Подземья. Но только в покои они не вернулись. Не доходя до них, Вифелла завернула за угол и, отдернув тяжелый гобелен, вошла в глубокую нишу с низенькой полукруглой дверью. Толкнув ее, она отступила, пропуская вперед Нику. Когда низко нагнувшись Ника вошла, ей в лицо ударили упругие влажные пары горячего воздуха. Поддерживаемая Вифеллой, путаясь в отяжелевшем от влаги подоле, она осторожно спустилась по крутым ступеням вниз, где ее окутали клубы пара, что поднимались от бурлящей воды бассейна, наполняемым горячим источником. Рядом раскинулся небольшой водоем с остывающей водой. Вифелла помогла Нике снять одежды и украшения, после чего долго возилась с ее волосами, расплетая, разбирая и выпутывая из них золотые нити. А Ника теряя терпение, злилась: зачем надо было разодевать ее с такой королевской роскошью, заплетать и перевивать волосы в причудливую прическу, зная, что через полчаса придется, все это снимать, распутывать и развивать. Ай!
— Госпожа! Я не хотела, — взмолилась Вифелла, испуганно отступая от нее.
— Да, ладно, расслабься, — махнула рукой Ника.
Конечно Вифелла не виновата, но хотелось, что бы вся эта возня с прической закончилась побыстрей. Наконец раздевшись, Ника с наслаждением погрузилась в горячую воду, чувствуя на коже множество приятно щекочущих пузырьков, что обволокли тело. Пока она, блаженно прикрыв глаза, отмокала, Вифелла, аккуратно разложив ее одежды, достала из складок своего балахона пузырек из оникса, вынула пробку и, встряхнув, вылила его содержимое в воду водоема, высыпав в вслед пригоршню золотистого порошка. После этого, она знаком дала понять, что Ника может перебираться в его прохладную воду. Распаренная Ника выбралась из горячего бассейна и уже хотела было плюхнуться в благословенную прохладу, когда Вифелла знаком остановила ее.
— Разве, госпоже не угодно, что бы ее служанка вошла в воду первой?
— Ну, пожалуйста, раз ты тоже хочешь искупаться, — Ника откинула прилипшую к груди прядь мокрых волос.
Вифелла странно посмотрела на нее.
— Благодарю, госпожа, купаться я не хочу. Речь идет об отраве.
— Отраве? Где? Здесь? О чем ты?
— О том, что вас всегда беспокоило, что вода может быть отравлена.
— Кем?
— Но… я ведь добавляю в воду благовония и золотой порошок молодости. Я всегда вхожу в воду первой.
— А ну, вас всех! — отмахнулась от нее Ника и с размаху плюхнулась в ароматную от благовоний, отливающую золотистым блеском, воду.
Вифелла посмотрев, как она окунулась в нее головой и вынырнула, ладонями отирая лицо, подошла к ней и начала мыть волосы, легонько массируя голову. Ника сидела в воде тихо, жмурясь и чуть ли не мурлыкая под ее пальцами. Выжав волосы Вифелла обернула их мягким, легким полотном, вытерла Нику и усадила ее на мраморную кушетку. Кушетка имела гладкое углубление для тела, в которое Ника и легла, с
