Люди, пряча глаза, то один, то десятком, отпрашивались из Асгарда: у одного заболела жена, у другого пала скотина, и в избе нечего есть. Асы и ваны еще держались приятелями. Но все чаще расходились по отдельным островкам: ваны, добившись чести обитать в Асгарде, выясняли для себя прежде всего, что жизнь такая – скучна. Пока собирались и вооружались дружины, ваны были при деле. Теперь же выяснилось, что злаки и фрукты в Асгарде растут без всякой заботы со стороны. Дичь на охоте так и норовит встать под удар, чтобы асу было удобнее целиться. Еще много нелепостей и нецелесообразностей отметили, дивясь, ваны. Асы к беспечной жизни были привычны – многое не замечали.
Ваны же не умели проводить целые дни в болтовне, пусть и на возвышенные темы. Ваны откровенно на таких сборищах богов зевали. Поражались, отчего так их тянуло в Асгард раньше. Пряча глаза, просились в Альфхеим: жизнь в нижних мирах, пусть не такая роскошная, бурлила, не давая ни минуты покоя. Заставляя работать до усталости, не давала голове плодить густые и бесплодные мысли.
Мир, стронутый с размеренного ритма бытия, с удивлением озирался: да в чем причина беспокойства и сутолоки?
На открытый протест никто не решался, но мятые лица и красные по утрам веки – признак тревожно стучащего молоточка: если великаны-йотуны не объявятся для битвы в ближайшее время, прощай, дисциплина! Один и его соратники вновь вернулись к ночным обходам боевого лагеря. Заглядывали в палатки воинов. Иногда вышвыривали на снег полуголых девиц. Еще чаще раскалывали бочонки с вином. Красная жидкость расползалась по насту кровавыми пятнами, медленно питала снег.
О йотунах – ни слуху, ни духу.
– Всегда ли и прежде сбывались прорицания вёльвы? – роптали боги и люди, поглядывая туда, где в пещере молилась за грешников прорицательница.
– Старуха выжила из ума, – откровенно смеялись иные. – И Один с ней вместе! С чего бы, не появляясь сотнями веков, йотунам заявиться именно этим летом?
– А зимние заносы в Миргарде? – осторожничали старики.
– Так ведь тает! Видите, оттепель, с крыш каплет? – посмеивались остальные над досужими вымыслами.
А парус в пространстве и в самом деле, приблизившись, посылал вперед себя жар. Ветви Иггдрасиля пока от горячечного дыхания миры берегли, но крона уже обуглилась. Сучья потрескивали. Изредка вспыхивали.
Каждый день на немного приближал конец света.
С каждым часом Ригнарёк близился. Будущее, кувыркаясь, шло прахом. Но пока об этом не догадывались.
Хеймдалль стороной обходил обитель верховного правителя мира. В голове молотом стучали слова напутствия: «Близится день пламени. Не спастись ни праведнику, ни грешнику. Вспыхнет древо миров – не уцелеть ни ветви, ни корням Иггдрасиля. И канет в вечность все доселе сотворенное!»
Сияние солнечного ветра гасило свечение звезд. И в который раз Хеймдалль проклинал обретенное знание. Для прочих конец мира – лишь краткий миг агонии, страшный, но преходящий. Для великого стража богов агония – каждая прожитая секунда, каждый взмах ресниц.
Краснеющий полог уже занимал все небо. Хеймдалль хотел глядеть вниз, на миры, но взор упрямо упирался в кровавое полотнище вверху.
Один миг. Миг гибели. Хеймдалль подавил вздох. На вершинах вечно заснеженных гор таял наст. Ноги проваливались в размягченный снег. Неосторожный шаг – и ты на дне пропасти с переломанной шеей.
Может, в этом и выход? – мелькнула неуклюжая мысль. Но Хеймдалль погнал ее прочь: он встретит конец миров вместе с остальными.
Занятно, как выглядит огненный вихрь вблизи? Чудовищное свечение мешалось с обезумевшими светилами. Блестками конфетти – горящие в испепеляющем пламени звезды. За ветром шла чернота, равная пустоте: ни вселенных, ни миров, ни звезд.
Яростное свечение, которое, казалось, уже на пределе, опять усилило натиск. Теперь глазам было больно. Хеймдалль прикрыл веки ладонями, но и сквозь пальцы видел огонь зарева.
Небеса развернулись розовой панорамой.
Время таяло. Ветер из пламени, преодолев безумные расстояния, раскинулся над мирами, захватывая все новые секторы пространства в пышущую жаром сеть.
А температура все возрастала. Поговаривали, что в степях Альфхейма горят травы. Пожары прокатились по лесам Миргарда. В пресветлом Асгарде было душно дышать. Асы, мокрые от жары и пота, словно сонные мухи лишь время от времени поднимали руку, чтобы утереть со лба пот. Воины, разморенные бездельем и адской жарой, вповалку лежали у палаток. На приказы великих асов не открывали глаз.
Затем космический буран покачнулся, зачерпнув ковшом один из ближайших к кроне Иггдрасиля миров.
Мгновение длилось вечно. Вспыхнуло живое пламя без дыма. Чадить было нечему: в доли секунды от мира, подвергшегося нападению осталась кипящая лава. Камень горел, трескаясь огромными валунами.
Воды в море вспенивались, закипая и поднимаясь над миром многими тоннами шпарящей мороси. Горел океан: жар вихря достиг дна океана, и загорелись подводные скалы, выбрасывая вверх чудовищные волны. Горящие континенты окатило душем цунами.
И настал конец света. Асгард, первым попавший под всепоглощающий удар, превратился в россыпь светящейся пыли. Обломки горящего мира, взорвавшись, удалялись друг от друга в пространствах. Обломки мира асов вертелись, скрипели, бесновались, пока глаз различал багровый свет на руинах.
Нижние миры вжали голову в плечи: небеса, ошалев, рухнули на землю.
По странной причуде горячий ветер вселенной, уничтожив Асгард, остальные миры лишь задел. Разрушения и опустение коснулись почти всей земли. Лишь у старухи Хель прибавилось подданных.
Океаны вышли из берегов. Молчавшие горы проснулись вулканами. Было много погибших. Еще больше отчаявшихся. С гибелью Асгарда, нелепой, быстротечной, так что никто не успел примириться с концом, в людях и ванах что-то надломилось, словно стержень, поддерживавший жизнь, согнулся: и как жить сгорбившись?
Потерянные, толпами бродили люди, оставшиеся без крова. Появилось много колдунов и прорицателей. Обещали, что худшее еще грядет. Но уже никто не боялся. Безразличие безраздельно правило бал в уцелевших клочках суши, где оставался незатронутым разум.
Стихии взбесились. Дождь, ливнем поливая миры, заливался гомерическим хохотом грома. Молнии целили в чудом спасшиеся селения. Промокнув насквозь, жилища вспыхивали от единственной искры.
Крутящийся хаос обломков, притянутых к обитаемым мирам, вызвал новый взрыв катаклизмов.
– О прародители! – просил Хеймдалль, единственный из асов, кому нести бремя жизни. – Опомнитесь, предки!
Но пусты небеса. Молчат на призывы. Не помнят родства и не слышат стенаний.
Лишь алое пламя, словно живое, пожирает все новые пространства. И тушить пожар некому.
Вихрь развернул парус, удаляясь: скучновато на пепелищах, чем поживиться у погорельцев?
Земли, все еще горящие, мокли в дождях. Небо, покрытое толстым ватным одеялом туч, низвергало на несчастных лавину воды. Тучи, сплетаясь и смешиваясь слоями, клубились. Свет солнца не мог пробиться сквозь одеяло. На землях воцарилась ночь, без проблеска, без продыха. Лишь молнии наискосок – напоминание о свете. Жестокое напоминание. Люди и ваны, точно кроты, зарывались в землю, уходя в подземелья. Привыкали обходиться малым – и тут же забывали, что должны довольствоваться подземельем. Разум, не повинный в трагедии, бунтовал против последствий катастрофы. Все больше безумных бродило среди уцелевших.
И вселенная равнодушно глядела с высоты превосходства на нижние миры. Все еще, слабея, полыхали пожары, все еще кипела земля, а убожества уже пытались поднимать голову.
С ненавистью глядел на ничтожества и Хеймдалль: разве об этих никчемностях думал великий ас, когда хотел уберечь из созданного хоть что-то?!
– Несправедливо? – грозил Хеймдалль черному небу. – Почему погибать – лучшим? Да все оставшиеся миры – отдам на откуп, если вернуть светлый Асгард!
