Колдун неприметно хмыкнул: этот трюк с выбрасывающимся лезвием всегда удавался. Впечатление и сейчас произведено должное.
А Мариус тут как тут. Вцепился в овечью шерсть, удерживая голову животного на сером гранитном валуне.
Взлетело вверх лезвие кинжала. Резануло воздух и, не замедляя мазок, вспороло горло овцы. Темно- красная кровь вначале ударила тоненькой струйкой. Края раны разошлись. Животное еще всхлипнуло, дернулось в агонии. Потом темный глаз закатился. Кровь из перерезанного горла стекала черной лентой и тут же впитывалась в песок.
– Великий Один! К твоему светлому престолу Хлидскьяльву взываю я, могущественный колдун и твой верный слуга! Взывают к тебе могучие воины винилы! Взывает праведный гнев на гнусных вандалов, коих время призвать к расплате! Ответь, Один! Ответь!
– Ответь, Один! Ответь! – взвыли, разрывая натянутый шелк тишины сотни глоток, привыкших скорее к брани и грубоватому хохоту, чем к коленопреклоненным моленьям.
От рева вздрогнули листья на деревьях и осыпались, словно в октябре. Испуганно шарахнулось по небосводу солнце.
А воины, обернув изрезанные ветрами и соленым морем лица к небу, вопили и бесновались, потрясая в воздухе копьями. Звон металла вклинился в сон Одина дребезжанием. Верховный ас поморщился. Рев с земли не смолкал.
– Да так они весь город перебудят, – разозлился Один, спуская на пол ноги и нашаривая сапог.
Выглянул в окно. Далеко внизу, на. земле, колыхалось черное море голов. Это было то, чего Один терпеть не мог: людская беснующаяся толпа, без единого человеческого лица, с одной искупленной мыслью на всех.
– Стадо! – брезгливо пробурчал Один, обуваясь и набрасывая на плечи плащ. – Безмозглое стадо!
А рев не смолкал, ширился, нарастал, ударяя спереди. Застав врасплох, накидываясь сзади.
Один в ярости окинул залу: чем бы швырнуть в недоумков. На глаза подвернулась погремушка Бальдра. Ас размахнулся и швырнул игрушку в клубящуюся толпу внизу.
– О! – шелестом долетел до небесного града благоговейный стон и умолк.
– Порядок! – ударил ас ладонью о ладонь. Но спать уже расхотелось.
Один окинул оком соратничков. Вчерашняя попойка для многих обернулась утренним похмельем и жестокими головными болями. Один проскользнул, переступая через спящих вповалку воинов, из Гладсхейма. После спертого воздуха жилища, пропитанного мужским потом и винными парами, утро показалось Одину райским рассветом. Он любил свой город, любил бродить в одиночестве по узеньким переплетениям улиц, свистом гоняя с черепичных крыш городских жирных голубей.
Фригг злилась:
– Когда ты бросишь это ребячество? Люди слагают о тебе песни, боготворят, рассказывают легенды о твоей мудрости и силе. А поглядел бы кто, что ты, словно несмышленыш, голубей гоняешь, то-то даров великим асам поубавилось!
– Куда тебе дары? – отмахивался Один. Но переспорить жену не удавалось.
Один и в самом деле не чувствовал себя ни мудрым, ни могущественным. Ему куда как забавней казалось самому научиться чему-то, чем волочь на плечах взваленную судьбой ношу.
Асгард просыпался с трудом. То из одной, то из другой двери жилищ вприпрыжку выскакивала раскрасневшаяся от сна физиономия и приседала в ближайшем кусточке, чтобы тут же уже вразвалку вернуться обратно.
С асом мельком здоровались. Кое-кто пытался завязать пустой и легковесный разговор. Один отмахивался, торопясь к городским воротам, пока не проснулась Фригг и не придумала ему работу по дому: удерживать мужа у собственного подола у Фригг, пожалуй, уже входило в нездоровую привычку.
– Эй, на сторожевой башне! – окликнул Один стражников, стороживших невесть что и от кого: смертным пути в Асгард не было.
А мертвые воины выбирались в дружину Одином самолично – лишь так он мог собрать в Асгарде ребят, свободных от предрассудков, всегда готовых всласть повеселиться и не занудствовать о божественном предначертании. От таких героев Одина воротило, ему за глаза хватало бесконечных взвизгиваний колдуний и шаманов, взывающих к Одину по любому пустяку: от того, к примеру, будет ли в среду дождь до неистовой мольбы о двойне у черной козы.
Когда доставали просьбами особо, Один попросту сбегал из Асгарда, оставляя вместо себя кого-нибудь из парней потолковей.
В этот раз ас собрался отлучиться ненадолго: по его расчетам, от нахальных винилов с их мерзким колдуном-старикашкой уже осталась мелко нарубленная капуста.
Жесток Один не был – не был и сентиментален. Жизнь и смерть так дружно маршируют по дорогам Асгарда и Хеля, что Один не видел особой разницы. Ну, в самом деле, есть, спать и любить женщин – какая разница, в каком естестве. Жизнь и смерть – лишь чередующиеся времена года, но почему-то никому не приходит в голову сетовать, что за весной пришло лето.
Но люди, тупые в своем упорстве, отчаянно цепляются за жизнь. Осуждать их – у Одина хватало и своих забот, но он старался относиться снисходительно к страху живущих перед небытием.
К началу кровавого спектакля ас запоздал и не сразу в мешанине рубящихся насмерть людей и мельтешении лошадей разобрался, где его фавориты. За вчерашний спор с Локи Один немного стыдился.
Началось с пустяка. Кто-то припомнил былые свои подвиги. Кто-то перелил вино через край чаши Одина. А хитрец Локи, изображая из себя мудреца и всезнайку, пустился в разглагольствования:
– На поле брани побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кому больше везет. Ведь любая война похожа на азартную игру, разве что ставка крупнее.
– Ты не прав! – возмутился Один. – К примеру, в завтрашней битве винилов с вандалами никакая удача не поможет винилам одолеть и более многочисленных, и лучше вооруженных вандалов!
– На спор! – тут же подсуетился Вали.
Хмель порядком ударил пирующим в голову, иначе асы ни за что не стали бы нарушать клятвенное обещание в дела людей не вмешиваться.
– Хорошо, – протянул Один ладонь Локи, – разбивай, Вали! Пусть завтра победит тот, кто первым выступит на иоле брани!
Одна из валькирий, прислуживавших бражникам, неприметно проскользнула из залы и через минуту стучалась в покои Фригг:
– Царица! Госпожа! – зацарапала валькирия ногтем по росписной двери.
Фригг оторвалась от зеркала. Позвала:
– Да входи же! Ни минуты покоя!
Валькирия протиснула крупное тело в приоткрывшуюся щель. Плотно притворила за собой, вслушиваясь в далекий гул пира. В пиршественной зале хохотали. Кто-то завел песнь воинов в дороге.
– А, это ты, Христ! Что хочешь? Валькирия смиренно опустила голову, метнув на царицу быстрый взгляд из-под ресниц:
– Да опять Один с Локи перепились!
Фригг нахмурилась: вечные пирушки мужа ее раздражали.
– Буйствует?
Валькирия покачала головой.
– На охоту опять собирается?
Христ вновь отрицательно дернула подбородком. Фригг искривила в насмешке губы:
– Неужто покушается на честь валькирии?
– Нет, госпожа! Куда хуже: они с Локи поспорили на исход битвы!
Фригг очень надеялась, что смогла не выдать себя: она-то знала, что представляет Один, вошедший в азарт. Проспорить он может и жену, и сына, и весь Асгард в придачу, если только его разохотить.
– И в чем суть спора? – Фригг порадовалась, что голос не дрогнул.
Валькирия наклонилась и зашептала в самое ухо царицы.
– Дорожный костюм и оседлать коня! – бросила Фригг, вставая. Пора было проучить Одина, который
