лестнице и устроилась рядом с сестрой. – Шансов у меня не так уж много.
– И что ты собираешься делать дальше? – спросила Симона. Они обе взирали на лежащую леди Обри. – Так и будешь плясать под ее дудку? Или, может, начнешь дуть в свою?
Едва слышимый внутренний голос советовал прислушаться к призыву Симоны и последовать ему. Стиснув вместе ладони и надеясь, что сестра не заметит, как дрожат ее руки, Кэролайн сумела улыбнуться и даже выдавила из себя смех.
– Сомневаюсь, что у меня хватило бы храбрости усесться в седло по-мужски и проехать голой по Трафальгарской площади.
Симона хмыкнула и, стряхнув пепел себе на колено, растерла его по штанине. После чего протянула дымящуюся сигарку Кэролайн:
– Может, все-таки сделаешь затяжку? Это помогает думать.
Кэролайн не хотелось курить, но она все же взяла сигарку, убеждая себя, что на путь протеста можно ступить, совершив для начала поступок, пусть даже незначительно нарушающий общепринятые нормы.
– Какая гадость! – поморщилась она, быстро выдохнув дым, и пихнула сигарку сестре.
Однако Симона отстранила ее руку:
– Попробуй еще раз. Ты думай, что так ты хоть немного разоряешь эту тетку, и тебе будет легче.
Кэролайн сделала вторую затяжку и с удивлением обнаружила, что дыхание у нее на сей раз не перехватило.
– Да, ты права, – сказала она, возвращая сигарку. – Но курение мне все равно не по вкусу.
Выпустив в сторону люстры очередной клуб дыма, Симона поинтересовалась:
– Слушай, а какой самый неподобающий поступок ты совершила с тех пор, как… – Она пожала плечами. – Да вообще когда-либо?
Какой? Ну, наверное, это был тот случай, когда они с Дрейтоном занимались любовью прямо в гостиной. Кэролайн несколько раз моргнула, между тем как воспоминание захлестнуло ее сознание, и на щеках проступил румянец.
– Боюсь, я не могу тебе об этом рассказать, – вздохнув, ответила она.
– Наверное, ты получила большое удовольствие?
– Да уж немалое.
– А Дрейтон?
Резко повернув голову, Кэролайн встретила пристальный взгляд сестры:
– Симона, ты о чем?
– Да ладно, Кэрри, перестань, – засмеялась та. – Я уже давно все знаю.
– Что ты знаешь?
Симона вновь затянулась.
– У вас это началось в ту ночь, когда мы остановились в гостинице по пути сюда.
Вот, значит, как… Симоне тоже все было известно.
– На, сделай еще затяжку, – предложила сестра, передавая сигарку. После, чего, склонившись вперед, вгляделась в леди Обри: – Ты уверена, что она не окочурилась?
– Вряд ли нам улыбнется такая удача, – отозвалась Кэролайн.
Сумев на этот раз выпустить вполне приличную струю дыма, она, довольная собой, вернула сигарку.
– Да, – кивнула Симона. – Мы должны сами хватать удачу за хвост.
Тоже верно… Однако то, что кажется удачей сегодня, назавтра может превратиться в тяжкую ношу. Вот если бы с самого начала знать, что впоследствии обернется бедой, а что – нет. Еще месяц назад она бы сказала, что оказаться официально признанной дочерью герцога – самая восхитительная вещь, которая может случиться с женщиной. В течение одного-единственного дня из своего прежнего мира, где ей приходилось трудиться не покладая рук, чтобы свести концы с концами, спать на узкой кровати в углу мастерской и как сокровище хранить брусок дорогого ароматного мыла, она перенеслась в совершенно иной мир, где обрела все, о чем только можно мечтать и что раньше считала абсолютно недостижимым. У нее появились огромный дом, две замечательные сестры и… Дрейтон, с которым она разделила ложе.
Но теперь Дрейтон покинул ее. Она по-прежнему имеет все, что делает ее жизнь блистательной, и по- прежнему высоко ценит свое, стремительное восхождение наверх, однако отныне в ней поселилось ощущение безмерной пустоты, и если в последние дни она смеялась и улыбалась, то только по необходимости, только потому, что от нее этого ожидали.
– Ну так что, Кэрри? – нарушила молчание Симона. – Что ты собираешься делать дальше?
– Понятия не имею.
– Ну не будешь же ты теперь до конца своих дней спать на его кровати, мечтая о нем?
Кэролайн вздохнула и постаралась отогнать от глаз слезы.
– Существует ли что-нибудь такое, чего ты не знаешь?
– Существует, – ответила сестра. – Я вот не знаю и не понимаю, почему вы оба решили, будто то, что от вас все ожидают, важнее того, чего вы сами хотите. Вы же были счастливы вместе, так зачем делать друг друга несчастными? Я не понимаю, зачем вам это нужно.
