очень аппетитно, и даже зеленые оладьи не вызвали у проголодавшегося Романа чувство протеста.
Сидя на одной из кроватей, он наблюдал за ловкими движениями Ти. Заодно гадал, что она здесь забыла. Девушка хорошенькая, по глазам видно, смышленая, одета по-городскому. Ей бы служить секретаршей в какой-нибудь столичной конторе, а не прозябать среди этих «скворечников», на забытом богом островке нищеты и скуки.
Может, студентка, приехала на каникулы? Но как-то не была она похожа на студентку. Чувствовался в ней некий жизненный опыт. И в то же время – это смущение при виде гостя. Чем его объяснить?
А впрочем, что Роману Евгеньевичу за дело до ее смущения? Видит он ее в первый раз, знакомство продлится пару-тройку часов, и на этой недоразвитой стадии их отношения и закончатся. А значит, нечего голову себе морочить.
– Идем, Роман, – пригласил Чой.
– Иду.
За обедом старик, попивая белого цвета чай, стягивал воедино весь свой русскоязычный запас и подробно, насколько этот запас позволял, рассказывал гостю, каким образом ему стало известно о существовании таинственной пещеры.
Роман слушал внимательно, и потому основные положения ему вроде бы удалось понять.
Выяснилось следующее. Чуть менее года назад Чоем, как и другими жителями деревни, было замечено, что за одну из соседних гор то и дело садится самолет. (Как можно было понять по растопыренным, как лапы гуся, рукам Чоя, это был гидроплан.) Само по себе это вроде бы не представляло ничего необычного. Но, во-первых, там лежала совершенно необитаемая местность. Во-вторых, один из рыбаков, пытавшийся заплыть во время шторма в тамошнюю лагуну, был сурово изгнан оттуда вооруженными людьми. Хотя, по его словам, каких-либо объектов, требующих охраны, он не заметил.
Чой, проживший здесь всю жизнь и знающий округу как свои пять пальцев, решил проверить, что творится у него под носом. С каковой целью и предпринял небольшое разведывательное мероприятие.
Действительно, наружных объектов не обнаружилось. Зато Чой увидел, как в пещеру входят и выходят какие-то люди, причем один из них – американец.
– Почему вы решили, что он американец? – спросил Роман.
– Американец, – твердо ответил Чой, и Роман не стал спорить.
Итак, американец что-то делал в пещере. Причем его охраняли вьетнамцы, причем очень тщательно. И при этом снабжали всем необходимым, – гидроплан прилетал не реже раза в месяц.
Чой, опытный разведчик, сделал вывод, что здесь творится что-то неладное.
Чтобы собрать как можно больше фактов, он взял фотоаппарат внучки и сделал несколько снимков залива. А также слазил в пещеру и сфотографировал все, что там находилось.
– Как же вы попали в пещеру, Чой? – снова перебил его Роман. – А охрана?
Старик усмехнулся. Не спеша набив маленькую трубку, запыхкал сладковатым дымком и продолжил.
Оказалось, он знал другой вход в пещеру. На вершине горы, с другой стороны залива, была расселина, сквозь которую можно было спуститься вниз. Сделать это непросто, там очень узкий лаз, как для ребенка, пояснил Чой, опять прибегнув к помощи жестов, но в интересах дела он себя не пожалел.
Сфотографировав аппарат, он попросил младшего сына Сам Лиена отпечатать снимки и позвонить русским по телефону, который Чой хранил у себя еще со времен Советского Союза. Когда-то он тесно сотрудничал с русскими военспецами, участвовал даже в разработке секретных операций. У русских же прошел и высшую школу разведки.
После войны он остался кем-то вроде добровольного резидента ГРУ, так как навсегда сохранил глубокую признательность Советскому Союзу за неоценимую помощь в победе над США. Именно по этой причине он счел необходимым предупредить своих старых друзей о том, что здесь что-то замышляется.
Более всего Романа потрясло то, что номер телефона, который хранил у себя Чой, сработал, хотя прошло более тридцати лет с тех пор, как он этот номер получил.
«Вот что значит Система», – растрогался Роман Евгеньевич.
Теперь, когда с пещерой стало все более-менее ясно, Роману осталось лишь установить ее точное местоположение и передать координаты в Москву. А там уж пусть кумекают, как быть дальше.
– Спасибо, все было очень вкусно, – сказал Роман, кладя на стол палочки.
Он выразительно посмотрел при этом на Ти, в первую очередь выражая благодарность ей.
Она снова покраснела под его взглядом и кивнула, показывая таким образом, что отлично поняла, о чем говорит гость.
– На здоровье, – откликнулся Чой, покуривая свою трубочку.
– Я хочу сегодня увидеть пещеру, – сказал Роман.
– Хорошо, – кивнул Чой.
Он был совершенно спокоен, этот старый партизан. Еще бы, в его-то годы волноваться по всяким пустякам. Надо увидеть пещеру, значит, увидим.
– Когда лучше выходить? – спросил Роман.
– Вечер, – последовал ответ.
Роман покосился на часы, намекая, что не мешало бы назначить время выхода поточнее.
– Через три часа, – сказал старик.
– Хорошо. Тогда, если вы не возражаете, я отдохну.
Роман прижал ладонь к щеке.
– Там, – указал Чой на перегородку. – Иди там спать.
– Угу.
Роман встал и шагнул за перегородку, раздвинув занавеску из ракушек, нанизанных на нитки.
Увидел опрятную деревянную кроватку, застеленную циновками. В изголовье вместо подушек лежали маленькие плетеные коробочки.
Стены были украшены картинами, написанными лаковыми красками. Птицы, летящие над озером. Рыбак в лодке. Цветы и бабочки.
На самодельном комоде вытянулись в ряд глиняные фигурки слонов. Тут же стоял портативный приемник – единственная уступка времени. Над кроватью висело распятие.
Роман присел на кровать, затем вытянулся во весь рост. Ноги целиком не вместились, пятки повисли в воздухе, но так было даже лучше. А плетеная упругая коробочка приняла его голову нежнее пуховой подушки.
Несмотря на усталость и желание немедленно заснуть, Роман достал телефон и набрал номер Дубинина. Сперва доклад, а потом – все остальное.
– Я на месте, – сказал он, услышав голос куратора.
– Слушай задачу, – отозвался тот.
Роман слушал в течение минуты, затем не выдержал, сел.
– А где я найду столько взрывчатки? – спросил он, когда Дубинин замолчал.
– Я думаю, у нашего друга этого добра сколько угодно.
– Ты думаешь… А как я один все дотащу?
– Он поможет, – невозмутимо сказал Дубинин. – И потом, в пещере два электрогенератора. Значит, там большой запас бензина. Кинешь гранатку, и все дела. Не мне тебя учить.
– Гранатку, – проворчал Роман. – А самому как оттуда выбраться?
Дубинин помолчал.
– Старик просил передать, что это твое самое важное задание. Ты меня понимаешь?
Теперь замолчал Роман. На душе медленно холодело. Что уж тут не понять? Эти слова обозначали одно: умри, но выполни. И тут «умри» – не фигура речи, а самый что ни на есть категорический императив. Идентичный приказу, отданному сегуном своему самураю на вспарывание брюха. И хоть ты с юных лет к этому готов и, можно сказать, только этого и ждешь, но все же необходимость превращения себя, теплого и живого, в искромсанный и обгорелый труп, наводила на душу тоску. Одно дело в атаке, в яростной схватке, когда и смерть эту заметить не успеешь. «Есть упоение в бою…», и все такое. Другое же – осознанно готовить себя на заклание. Это не самоубийство даже, когда жизнь загнала тебя в угол и ты благородно сводишь с нею счеты, а насильственное убиение самого себя, здорового и жадного до этой самой жизни самца, чья неповторимость так ярко украшала мир.
