Он увидел, как она прикусила губу.
– Опасаешься, что я начну предъявлять свои 'права'? – мягко, но с издевкой спросил он.
– Ну, а ты начнешь?
Ответ был тоже не без издевки, и кто знает, как он мог на это отреагировать.
Но он счел, что лишь суровая необходимость вызвала ее вопрос, который повис в воздухе как косвенное обвинение.
У него в висках застучало.
– Я ничего не буду от тебя требовать, Ева, – вкрадчиво ответил он. – Если ты беспокоишься об этом.
Могло ли все быть еще более запутанным, чем сейчас, задала она себе вопрос. Все произошедшее никак их не сблизило. Лука не проявлял никаких признаков того, что хочет быть с ней вместе, быть физически, с того самого момента, когда она объявила ему, что беременна. Сначала она списывала это на его раздражение, но теперь, когда он успокоился, он по—прежнему не намекал на это. Что могло означать только одно – он больше не находил ее сексуально привлекательной. Нет, были и моменты, когда она ловила на себе его горячий и голодный взгляд, и это вселяло в нее слабую надежду. Увы, она знала, что у мужчин все по—другому. Порою они на автомате реагируют на женщин. Хотя, принимая во внимание ее нынешнее состояние – с опухшими лодыжками, с разросшимся животом, – может, ей это просто показалось?
А теперь он еще заявляет, что не будет от нее ничего требовать. Это значит, что он ждет от нее первого шага? Получается, что она – неуклюжая, непривлекательная и пузатая – должна делать попытки к примирению, которые он еще может отвергнуть! А может, он не станет ничего требовать, поскольку просто больше не хочет ее и не захочет никогда?
– Ты обдумываешь, менять ли свое решение? – пробормотал он в задумчивости.
– Я еще не принимала никакого решения.
Он рассмеялся, и этот смех сыграл свою роль. Заставить рассмеяться такого мужчину, как Лука, уже что—то означало. Она любила его, ждала от него ребенка, и он предложил ей выйти за него замуж. Была ли хоть одна причина не принимать его предложение?
Стоило ли ей цепляться за то, что было у нее здесь, за ее великую работу, которая вдруг съежилась, словно на нее смотрят в перевернутый бинокль, после известия о колоссальном событии – рождении новой жизни на земле?
Она улыбнулась.
– Какую ты собираешься устроить свадьбу?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Со всеми необходимыми приготовлениями свадьба могла состояться не раньше чем через месяц.
Это было крайним сроком, когда беременным можно летать на самолете.
Нужно было получить разрешение на брак, купить платье и организовать прием.
Хотя выбор платья был сильно ограничен ее специфическими размерами.
– Ты выглядишь чудесно, – сказала Лиззи.
– Лгунья! Я выгляжу как гигантский кит!
– Не правда! А даже если бы было и так, то кому какое дело, ведь ты выходишь замуж за Луку! – вздохнула Лиззи. – Он и так любит тебя, как бы ты ни выглядела!
Ева не хотела разочаровывать ее. Какой смысл?
Она взяла Лиззи с собой в Лондон, где, вооружившись баснословной суммой денег, наняла модного, энергичного дизайнера, чтобы тот, как по волшебству, превратил ее из Золушки в принцессу. Результатом стало платье—пальто из тонкого кашемира цвета нежной слоновой кости, умело маскирующее живот. К платью подобрали шикарную шляпу.
– Она сделает акцент на глазах, – сказал дизайнер, которые так и светятся беременностью!
Последним штрихом стал ароматный и экстравагантный букет, который тоже отводил взгляд от живота. Убор невесты получился эфемерным, думала Ева, глядя на себя в огромное зеркало. Но что точно не было иллюзорным – это факт замужества сам по себе.
Решившись на это однажды, она не станет отступать в последний момент.
На следующий день после того, как согласилась на предложение Луки, она пошла на работу и рассказала там об этом. К несчастью, кто—то позвонил в местную прессу.
– В каком—то смысле я тобой восхищаюсь, – сказала ей Клер с оттенком зависти. – Отказаться от всего этого ради любви. И замужества.
И ее тоже Ева не захотела разочаровывать.
Во время последней программы она объяснила, что выходит замуж и переезжает в Рим.
– Почему ты выглядела такой тоскливой, когда говорила это, сага? – спрашивал Лука, который смотрел передачу. – Это было неподдельным чувством или просто хорошей игрой?
Выходит, он считал ее актрисой. Способной скрывать эмоции под маской профессионализма. А коли так, то не окажется ли это качество полезным в течение многих последующих месяцев?
