Обри и его друга.
Брови Николаса поднялись на несколько дюймов, когда он взглянул на меня.
— Вас легко смутить, Дэниел?
— Конечно, — ответил я, — я очень нервный тип. Даже мой психиатр перестал задавать мне вопросы, потому что ему неприятно видеть, как я раздражаюсь у него в кабинете, притом, это портит его мебель.
Вернон Клайд слез с деревянного ящика и неохотно встал на ноги.
— Если мы закончили на сегодня, — сказал он, — почему бы нам не поехать куда-нибудь выпить?
— Превосходная мысль, — подхватил Николас. — Поедем к нам. Хорошо? Здесь пахнет смертью и разложением. Мне необходимо что-нибудь крепкое, чтобы изгнать эту вонь из моих ноздрей.
– «Он лежал в гробу с открытым лицом», — вдруг произнесла Чарити нараспев горько-сладким голосом.
Николас содрогнулся.
— Довольно, Чарити! — взмолился он. — Оставь Гамлета жить в этом склепе до завтра.
Она серьёзно покачала головой.
— Тебе не следует так говорить, Николас. Ты должен всё время жить с этим, ты должен чувствовать это. — Она прижала руку к своей левой груди. — Вот здесь!
— У меня начинают неметь ноги, — кисло заявил Вернон Клайд. — Что я должен сделать, чтобы мне дали здесь выпить?
— Я чувствую, что отклоняюсь от темы. Подайте мне мою карету!
— Без меня, дорогой, — Ли покачала головой. — У меня назначено свидание с парикмахером и на этот раз ему придётся сделать что-то забавное — причесать меня.
Обри ткнул меня локтем в ребра.
— Чудные, правда? — хрипло прошептал он. — Знаете, актёры. Не знаю, в чём тут дело, но они чем то отличаются, старина.
— От кого? — буркнул я. — От торговцев наркотиками?
Квартира Блэров находилась на Восточной семидесятой улице, и от такой квартиры я не отказался бы сам, если бы смог за неё заплатить.
В одном из углов гостиной был бар, и Николас расположился там, начав изготовлять напитки. На стенах висело десятка полтора портретов, написанных маслом. Из ближайшей рамы на меня устремлял безумный взор Николас-Лир, а рядом Николас-Гамлет смотрел озабоченным взором. Похоже, единственным шекспировским персонажем, которого он ещё не сыграл, была Клеопатра, и рано или поздно он обреет волосы на груди и заполнит пробел. Это уж наверняка.
Чарити принесла мне стакан джина.
— Вы актёр, Дэнни? — спросила она тихим голосом.
— Нет, — ответил я, и она мгновенно потеряла ко мне всякий интерес и вернулась к бару. Я заметил, что в глазах Вернона Клайда появилось загнанное выражение, когда она села рядом с ним.
— Предлагаю тост! — громко сказал Николас. — За первое достижение Обри на жизненном поприще. Он нашёл друга, Дэнни Бойда. Приветствуем тебя!
Обри скривил губы в неудачной имитации улыбки.
— Брось, отец, — нерешительно пробормотал он, — а то Дэнни подумает, что ты делаешь из него дурака.
— Нельзя улучшить сделанного природой, мой мальчик. — Николас просиял. — Прав я, Дэниел?
— Я не уверен, — сказал я. — Кто-то неплохо поработал над вашими зубами, Ники-бой.
В комнате вдруг все затихли. Я увидел, что у Обри задрожали руки, а потом Николас расхохотался, и напряжение разрядилось. Пожалуй, я запросил лишнее с Эдел Блэр за работу. Упрятать Николаса Блэра в сумасшедший дом доставит удовольствие и мне самому.
— Вы не актёр, Дэниел? — Николас повторил вопрос Чарити.
— Я человек случайных занятий, — ответил я. — Вы не представляете, какими необычными делами мне приходится заниматься.
— Вы думаете о Шекспире? — неспешно спросила Эдел. — Вам нравятся его пьесы?
— Типичная реакция зрителя! — тихо простонал Вернон Клайд.
— Вы совершенно правы, — едко сказала Эдел. — Во всяком случае, когда королеву играет Лоис Ли!
— Не будь такой злой, моя радость! — добродушно сказал Николас. — Ты ведь понимаешь, что твой опыт в мюзиклах не вполне подготовил тебя для ролей драматических актрис.
— Ты чертовски хорошо знаешь, что я никогда не выступала в мюзиклах! Я играла в комедиях и хорошо играла! Я хорошая актриса, но ведь ты решил не давать мне моего шанса!
— Мне следовало хорошо подумать, прежде чем жениться на тебе. — Николас печально покачал головой. — Моя первая жена была продавщицей. Как было хорошо! А теперь я посадил себе на шею трагическую ворчунью!
— Ты даже не захотел прослушать меня в этой роли! — жёстко бросила Эдел.
— Это было чересчур мучительно для меня, дорогая, — небрежно сказал он. — Я думаю, достаточно об этом, а то ты потребуешь, чтобы Обри сыграл Горацио! — И он захохотал при одной мысли об этом, а лицо его покрылось пятнами.
— Прошу вас! — Вернон Клайд поднял руку. — Не надо семейных сцен! Только не сейчас. С минуты на минуту должен появиться Лэмб, и мы должны выглядеть, как одна дружная семья. Будь с ним поласковей, Ники, — добавил он умильно. — Я уговорил его раскошелиться ещё на пятнадцать тысяч, так что не забывай, что он наш добрый ангел, который финансирует постановку.
— Человека с таким лицом, как у него, никто не может назвать ангелом, — сказал Николас. — Кстати, это ему надо быть поласковей со мной, так как это его деньги, не так ли?
— Боже мой! — безнадёжно вздохнул Клайд и снова взялся за стакан.
— Я буду с ним ласкова, если хотите, — сказала вдруг Чарити с порозовевшим от энтузиазма лицом. — То есть, если это поможет постановке и потом, это была бы хорошая практика, правда? — Она на мгновение закрыла глаза. — Я сыграла бы это в цвете индиго, — мечтательно сказала она, — с оттенком багряного по краям.
Николас заметил моё недоумение.
— Опять игра, — объяснил он. — Их больше не интересуют ремарки автора или текст. Они видят роли в цветах, и если вы думаете, что это бред, Дэниел, поверьте моему слову: так оно и есть!
Чарити открыла глаза, и на лице у неё появилось обиженное выражение.
— Я только старалась быть полезной.
— Не надо, — утомлённо сказал Клайд. — Нам и так хватает забот.
Видя, что никто не намерен сделать это для меня, я сам отнёс свой стакан к бару. Николас наполнил его со знанием дела.
— Это, должно быть, пугает вас, Дэниел, — сказал он. — Ваше первое знакомство с домашней жизнью актёра?
— Не впечатляет, — сказал я.
— Что он может знать о жизни! — презрительно сказала Чарити. — О настоящей жизни! Он — человек случайных занятий!
— Я знаю намного больше, чем куча ненормальных, среди которых я сейчас нахожусь, — непринуждённо сказал я. — Ну, ладно. На сцене вы можете заставить людей наполовину поверить в то, что вы делаете. Но уберите освещение и грим, и что у вас останется? Ничего!
— Так вы уже и приговор вынесли, Дэниел? — взревел Николас.
— Все, что я хочу сказать, это то, что вы можете дурачить театральную публику только потому, что она существует, чтобы её дурачили, — торопливо разъяснил я.
— Чепуха! — загремел он. — Неудивительно, что вы друг Обри. С кем же сойтись, как не с другим полоумным!
— Вне театра вы никого бы не смогли дурачить в течение тридцати секунд. Наденьте комбинезон и возьмите кисть, и через тридцать секунд любой олух поймёт, что вы актёр, а не маляр, так как каждое слово, каждый поступок будет преувеличен. Вы бы красили стену с таким видом и выражением, будто
