Она отвернулась и проплыла через комнату к кушетке. У ее черного вечернего платья не оказалось спины, да и переда тоже почти что не было, зато был длинный разрез на одном бедре, который позволял ей садиться — но и только.
Я подошел к торшеру и включил его. Свет придал ее волосам голубой оттенок, а гладкой загорелой коже — мягкий блеск.
Подойдя к двери, я выключил верхний свет.
— Знаешь, Макс, — весело прощебетала она, — никто еще и никогда не устраивал мне вечер по полной программе.
— Ты всю жизнь жила как за каменной стеной, — глубокомысленно заявил я. — Что может надежнее защитить от забот, чем миллион долларов!
— Можешь мне не верить, но миллион долларов — это такая мелочь, просто курам на смех.
— Это общеизвестно, — сказал я. — Любая курица подтвердит!
— А ты и в самом деле шут гороховый, — вздохнула она. — Иди сюда и сядь рядом со мной. Я знаю, ты не веришь тому, что я говорю о миллионе долларов. Но хочется, чтобы ты верил тому, что я сказала о себе. Повторяю — еще никто никогда не устраивал мне такого вечера. Понятно?
— Ты еще и не жила толком, — уверил я ее. — И не обманывай себя — это еще далеко не полная программа. Пока нет!
Я подошел к проигрывателю, поставил какую-то старую пластинку. Потом запустил его и вернулся к ней.
— Музыка, — пробормотала довольная Сильвия. — И приглушенный свет… А как насчет выпить?
— Как я и говорил, — усмехнулся я, — программа может быть гораздо более полной, чем то, что мы имеем.
— Мое горло, — спохватилась она. — У меня пересохло в горле!
Я подошел к бару и достал маленькую толстую зеленую бутылку, которую естественным образом можно было превратить в лампу — как-то раз она вышибла из одной головы много искр.
— Что? — насмешливо произнесла Сильвия. — У тебя нет шампанского?!
— Сегодня не праздник! — холодно заметил я.
— Может быть, ты меня обманываешь? — откликнулась она. — Тогда что же это такое? Приготовления к победе?
— Можно сказать и так.
— Кажется, мне это нравится, — тихо произнесла она. — Я имею в виду победу.
Комментариев не требовалось, поэтому я ничего не ответил. Вместо этого я наполнил два бокала и один подал ей.
— А это смешно? — спросила она. — Шампанское и виски?
— Кто знает? — ответил я вопросом на вопрос. — Попробуй!
Она так и сделала. Я наблюдал за ее лицом. Ничего не произошло. Она взяла виски и в истинно техасской манере опрокинула его одним залпом.
— Я лихо пью! — пробормотала она, похвалив себя. Из проигрывателя по гостиной разливалось приглушенное звучание струнных инструментов.
— Как все это кстати, — сказала Сильвия. — Сейчас самое начало утра.
— И завтра целый день впереди, — продолжил я ее мысль.
Я сел рядом с ней и достал две сигареты. Раскурив, дал одну ей.
— Макс!.. — мечтательно произнесла она.
— М-м-м?
— Ты хочешь сказать… что мы останемся вместе на всю ночь?
— Кто-то же должен преподать тебе жизненный урок, — ответил я. — А кто может научить чему-то лучше частного учителя?
— Никто! — прошептала она. — Наверное, мне придется еще многому учиться.
— Несомненно, — согласился я. — И прежде всего тому, что маленьким девочкам с миллионами долларов не следует тратить свое время и таланты на таких типов, как Коул Джордан.
Она отстранилась и оправила платье. Каким-то образом все происходящее сразу вдруг потеряло перспективу.
— Что ты хочешь этим сказать? — невнятно спросила она. Глаза ее слегка сузились, и она с шумом втянула в себя воздух.
— Только то, что сказал, — ответил я. — Джордан — тупица и посредственность, и мы оба прекрасно это знаем!
— Черт тебя возьми, Ройял! — заплетающимся языком произнесла Сильвия. — Ты не имеешь права так говорить о моем женихе!
— Он твой жених? — В моем голосе прозвучало сомнение. — Но ведь ты, лапочка, — мешок с деньгами!
— И что из этого? — Ее тон стал ледяным. — Ты возражаешь против того, чтобы я тратила свои деньги на кого-то, кроме тебя?
— Разумеется!
— Если ты еще не в курсе, то знай, что у Коула есть собственные деньги. У него много денег!
— Очевидно, вполне достаточно, чтобы платить солидную сумму шантажисту?
Сильвия встала. Ее ноздри слегка подрагивали, а губы плотно сжались. Она смотрела на меня сверху вниз, как будто я был презренным червяком, а она собиралась наступить на меня и раздавить.
— О чем ты говоришь? Не понимаю! — резко бросила она.
— Мы говорили с тобой об этом вчера вечером, лапочка, — о магнитофонной ленте. Ты что, не помнишь?
Она не засмеялась, как в тот раз, и вдруг почему-то успокоилась.
— Может быть, расскажешь мне об этом? — другим, почти смиренным голосом попросила она. — До сих пор мы с тобой, кажется, валяли дурака. Давай теперь поговорим в открытую. Я люблю этого человека!
— Так же, как себя? — предположил я.
— Он сукин сын — но он мой, и всегда будет моим, потому что никто не посмеет обмануть Сильвию Кэйн! Я засмеялся.
— Тебе надо было бы исполнять рекламные песенки! Неплохо получается!
— Макс Ройял! — В ее голосе проскальзывал неподдельный гнев. — Пожалуйста, заткнись! И расскажи мне, что тебе известно об этом шантаже.
— Ты что, серьезно?
— Более чем! Я знаю, что последние несколько дней Коула что-то очень тревожило — и вовсе не лента, на которую кто-то записал его и Елену!
— Почему ты так уверенно это утверждаешь?
— Потому что я его знаю — хорошо знаю! Конечно, человек он паршивый, что и говорить, но у него, представь, тоже есть сердце. И он из тех людей, которые могут запугать кого угодно!
— И такой человек, утверждаешь ты, чего-то сам боится?
Она кивнула.
— Да, он боится!
— И поэтому хочет узнать то, что знаю я… о некоторых людях? — осторожно спросил я.
— То есть? Что ты имеешь в виду? — Ледяной тон снова вернулся к ней.
— Именно то, о чем ты думаешь, лапочка, — сказал я. — Пьяная сцена, бегство из ночного клуба и то, что тебе было известно, что я веду вас с Джорданом, и то, что тебя интересует только секс!
Черное платье вздымалось и опускалось в определенных местах, а ее глаза метали молнии.
— Ты лжец, Ройял! — хрипло сказала она. — И ты сошел с ума, если думаешь, что Коул интересуется тобой! Что ты такое, интересно, можешь знать, что могло бы заинтересовать и его?
— Кто его шантажирует и почему! — вполне определенно высказался я. — И кто убил Елену Картрайт!
Я увидел, что Сильвия ничего не понимает. Ведь она еще не знала, что Елена мертва, и не могла
