Гонорина вновь обернулась к ним.
– Прошу меня извинить, ваша светлость, но если Освальд увидит вас сейчас, он не станет прислушиваться к голосу разума. В настоящее время он винит вас во всем, поэтому ваше присутствие лишь разозлит его.
– Ваше присутствие также не слишком его радовало, – хмуро заметил он.
– Вы правы. – Голубые глаза Гонорины потемнели. – Но от меня он не убежит. И не станет на меня бросаться, меня он послушает.
– Но, Гонорина! – попыталась остановить ее Корделия.
– Ни один из вас не должен сопровождать меня, – мягко настаивала Гонорина. – Ты за сегодняшний вечер и так имела достаточно беспокойства, Корделия, а герцог лишь будет злить Освальда. Позвольте мне сделать это самой. Я уверена, что смогу найти его и привести в чувство, если… если с ним что-нибудь случилось.
И она решительно шагнула к двери.
Корделия побежала за ней и схватила ее за руку.
– Подожди!
Гонорина удивленно посмотрела на нее, и Корделия тихо прошептала:
– Тебе… тебе следует поискать в трактирах.
Гонорина грустно кивнула.
– Не волнуйся, девочка моя. – Она ласково потрепала Корделию по щеке. – Все будет в порядке.
И она вышла.
Корделия замерла в дверях, глядя ей вслед. Тяжелая входная дверь распахнулась и закрылась снова, а она все еще стояла, не говоря ни слова.
Себастьян молча подошел и обнял ее. Она уткнулась лицом в его жилет, с трудом сдерживая слезы.
– Плачьте, плачьте, – шептал он, гладя ее по голове, по спине. – Я не стану вас бранить.
– Если бы он остался… – дрожащим голосом проговорила она. – Он бы сам убедился, что в конце концов все получилось. Я его знаю. Он бродит где-то, мучается, думает, что подвел меня, что все испортил. У меня… сердце разрывается от жалости, ведь в последние дни он так старался…
И тут она расплакалась, и рыдания ее терзали ему душу. Он прижимал ее к себе все теснее и ругал себя за то, что вошел в ее жизнь. Если бы он оставил ее в покое…
И тут он подумал: ведь если бы он оставил ее в покое, она так и сидела бы в Белхаме, убирала за пьяным отцом и напрасно ждала бы того дня, когда он бросит пить. Разве это лучше? Но неужто никак нельзя облегчить ее страдания?
Корделия отодвинулась от него. Рыдания кончились, она только слегка всхлипывала. Себастьян молча протянул ей платок. Она благодарно кивнула и стала вытирать слезы.
Тяжело вздохнув, она наконец подняла на него глаза.
– Нам надо поговорить о том, что произошло сегодня вечером. – Голос у нее был тихий и слабый, как у больного ребенка.
Сердце его разрывалось от сострадания.
– Нет, не сейчас. Вы утомлены и расстроены.
– Нет, сейчас, – повторила она настойчиво. – Мне надо сказать вам немедленно.
– Корделия!
– Пожалуйста! – Ее прекрасные глаза были исполнены мольбы.
Как он мог ей отказать? Со вздохом он кивнул.
Она тихо поблагодарила его и обвела глазами комнату. Стулья, клавесин в углу.
– Наш трюк был разгадан за несколько минут. Ничего не получилось, и с моей стороны было безумием рассчитывать на иное.
– Вовсе не так. Некоторое время все шло отлично. По правде говоря, я этого и не ожидал.
Она слабо улыбнулась.
– Это говорит лишь о том, как занижены были ваши ожидания.
– Если бы этот чертов музыкант вас не отвлекал…
– Да, – холодно согласилась она. – Он доставил много беспокойства.
Себастьян напрягся.
– Когда он положил вам руку на плечо, мне хотелось его поколотить.
Она пораженно взглянула на него. С каким чувством он сказал это! Потом она опустила глаза и принялась рассматривать платок, который держала в руке.
– Должна признать, что он был… несколько развязен. Но я не могу винить его в том, что произошло. Со мной мог заговорить кто-то из гостей, одна из девушек могла обратиться за советом.
