Ему стало не по себе. Куда она клонит?
Она взглянула на него.
– Дело в том, что наш план… не сработает. Я уже говорила, что отца нельзя научить разбираться в музыке. Так что у нас есть лишь один выход.
Он покачал головой. Теперь понятно, к чему она ведет.
– Сказать правду моему брату? Ничего не выйдет.
– Но почему? Что в этом невозможного?
– Как только Ричард узнает, что композитор вы, он откажется представлять вас Генделю, и это будет конец всему.
Она покачала головой.
– Не верю, что он сможет так поступить. – Она помолчала, наморщила лоб сосредоточенно. – Я знаю, что вы ошибаетесь. Знаю. – Тут лицо ее посветлело. – И могу это доказать. Пойдемте. – Она направилась к двери.
– Куда вы? – озадаченно спросил он, но Корделия уже вышла из комнаты. Покачав головой, он последовал за ней.
Она быстро поднималась по лестнице. Он следовал за ней, пытаясь понять, что у нее на уме. В коридоре второго этажа он догнал ее. У двери своей спальни она остановилась, взяла из висевшего на стене канделябра свечу и вошла в комнату.
Он помедлил на пороге, пока она зажигала в спальне свечи. Здесь ему уж никак нельзя было находиться, и она должна была это понимать.
Но она будто и не думала об этом.
– Входите же, – проговорила она, продолжая зажигать свечи. Потом подошла к бюро и стала искать что-то, бормоча: – Куда же горничная их подевала?
Он вошел, но дверь не закрыл.
– О чем вы?
– Ага, вот они! – вскричала она, доставая пачку писем.
Он мрачно смотрел, как она развязывает ленту на письмах. Потом она протянула верхнее письмо ему, и он подошел к камину. Он узнал почерк на конверте – это было письмо Ричарда.
– Прочтите его! – потребовала она.
Он озадаченно посмотрел на нее. Она взяла другой конверт, достала из него письмо.
Быстро пробежав его глазами, Корделия стала читать вслух:
– «Вторая пьеса еще лучше. Поистине удивительно, что сельский священник сочиняет подобную музыку».
Потом она взяла следующее письмо и прочитала:
– «Хорал ваш проймет даже самого пропащего. С первых нот я был им заворожен». – Весело улыбнувшись, она сказала: – Ваш брат – настоящий поэт.
Отбросив это письмо, она взяла следующее, но, проглядев его, молча сунула обратно в бюро.
Себастьян потянулся за ним. – Нет, – сказала она, отводя взгляд. – Здесь нет ничего важного.
Но он все же взял это письмо и начал читать. Она смотрела на него, прерывисто дыша.
– «Прошу простить меня, сэр, но, сколь ни лестно для меня то, что вы предлагаете мне рассмотреть на предмет публикации сочинения вашей дочери, вынужден вам отказать. Я придерживаюсь того мнения, что женщины не имеют наклонности к композиции. Допускаю, что сочинения ее заслуживают похвалы, но, без сомнения, уступают вашим произведениям».
Себастьян вопросительно взглянул на Корделию.
Она побледнела.
– Лорд Кент лишь хотел избежать сотрудничества с дилетантами. Я не могу его винить.
– Боюсь, что не только в этом дело, Корделия, и подозреваю, что в других письмах я найду этому подтверждение.
Она отвела взгляд.
– Но ведь очевидно, что моя музыка ему нравится, хоть он и не знает, что сочинила ее я. Если я скажу ему правду, ему придется поступиться своими предубеждениями.
Себастьян расхохотался и бросил письмо на бюро.
– Знаете, вы не первая женщина, которая хотела, чтобы он издал ее сочинения. Та, первая, предложила ему себя. Она зарабатывала на жизнь, играя в театре, о чем ему, естественно, не сообщила. – Говорил Себастьян резко и отрывисто. Ему надо было убедить ее, поэтому он не скрывал ничего. – Ричард был молод и глуп. Она притворилась влюбленной и стала его любовницей. Он напечатал пару ее сочинений, и когда она поняла, что денег этим особенных не заработаешь, послала его к черту. Сказала, что «калеки» ее не интересуют.
Корделия побледнела.
– Какое ужасное создание! Бедный лорд Кент!
– Следующей была милая старая дева, учительница музыки, – продолжал Себастьян. – Ричард очень о
