Бетти Монт
Рецепт от одиночества
Пролог
Выбор всегда существует.
Ты волнуешь меня. Захочу ли я глубже заглянуть в твои излучающие непреодолимое обаяние, улыбчивые голубые глаза? Я не слепая. Твой взор с одинаковой готовностью останавливается на моей бежевой туфельке, подчеркивающей высокий подъем ноги, и на уютном междухолмии, полускрытом кокетливым фартучком молоденькой официантки. Мне даже кажется, что будет справедливее, если предпочтение ты окажешь именно ей.
Свой любимый зеленый свитер я надела машинально – ведь у реки может быть слишком прохладно для моих зябких плеч. А ты шутливо сказал, что у меня кошачий разрез глаз, они и по цвету вкрадчиво- зеленые… Разве я не знала, что свитер подчеркивает эту особенность?
Ты даешь понять, что мне ничего не стоит разбудить в тебе желание. Не забываешь напомнить об этом ласковым жестом или прикосновением. Но ты ненавязчив и не торопишь меня. Это мне приходится останавливать себя. Я далеко не так молода, чтобы безоглядно пуститься во все тяжкие! Но что я слышу в ответ? Ты говоришь, что в этом свитерке я похожа на пятнадцатилетнюю девчонку. Не убаюкивай меня. Не лишай желания видеть вещи в их истинном свете.
За окнами моей квартиры привычно шумит маленький городок. Чаще всего он нежится в своей стародавней уютной дреме. Я родилась здесь, как и несколько поколений моих предков. Ни один мой шаг не останется без внимания. Бросить вызов соседям?
Себя легко обмануть. Но за этим обманом неминуемо последует другой. Я должна буду признаться в том, что уже давно связана с человеком, к которому неравнодушна. Было бы гораздо легче, останься я до конца одинокой. Но мне есть что терять.
Предыдущую потерю я пережила почти без труда, смирившись с неизбежным и не сетуя на судьбу. Не я делала тогда выбор, и за мной не было никакой вины. Наступившего одиночества ничто не отягощало.
И так было, пока не наступил тот рождественский вечер, когда Джеральд впервые поцеловал меня. Его губы оказались неожиданно многообещающими.
Почему он не сделал этого раньше?
Лед между нами был сломан в мгновение ока. Лед нашего одиночества. В ту ночь мы были вместе. Вид обнаженного тела Джеральда подействовал на меня, как обжигающий удар. Я не могла отвести взгляда от его широких и сильных плеч. Темные, жесткие завитки в интимном уголке притягивали меня. Мы занимались любовью, и я ощущала свой взбесившийся пульс. В крови загорался пожар. Я чувствовала, как глубокая жгучая боль наслаждения пронизывает мое прибывавшее в неведении тело. Все, что произошло между нами, было прекрасно. Но он ушел, я осталась одна. Прошло полтора года. И вслед за радостью забвения я возвращаюсь к реальности по утрам в своей одинокой постели, проглатываю чашку кофе с кусочком поджаренного хлеба и спешу на работу. В жизни Джеральда мне не отведено никакого участия. Я тоскую по нему: любовные утехи насыщают лишь тело, а душа остается изголодавшейся и одинокой.
Ты не торопишь меня. Неужели тебе безразлично, равнодушна ли я сейчас к Джеральду?
И вот я спрашиваю себя: что же я испытываю к нему?
1
Фильм кончился. В зале зажегся свет, а Фэй, давшая волю слезам по ходу знаменитой мелодрамы с Гретой Гарбо в главной роли, теперь низко склонила голову над сумочкой в поисках носового платка. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь обратил внимание, как она расчувствовалась! Пышные пепельные волосы упали ей на лицо, помогая отгородиться от ожившего зрительного зала. Разреветься из-за старой черно- белой ленты! Вдобавок кинотеатр набит зелеными юнцами, которых к моменту появления на экране «Дамы с камелиями» еще и на свете-то не было.
Фэй любила черно-белые фильмы. Цвет рассеивал внимание, не давал сосредоточиться на переживаниях героев, тогда как борьба света и тьмы, столь очевидная в старом кино, одухотворяла даже незамысловатые сюжеты. Словом, стиль ретро был во вкусе Фэй, и она не собиралась изменять ему в чем бы то ни было.
Когда в небольшом кинотеатре, прозванном «клоповником», а после модернизации здания получившем название «Колизей», открылся клуб любителей старых лент, Фэй немедленно стала членом этого клуба. Кстати говоря, новое название не прижилось, кинотеатр по-прежнему именовали «клоповником».
Фэй привлекали не только старые картины. В клубе ежемесячно устраивались лекции, беседы, встречи, в которых принимали участие кинокритики, режиссеры и актеры. А порой клубу удавалось добыть какую- нибудь редкую ленту, давно забытую.
Однако пора было покинуть свое место: Фэй явно мешала общему движению, торча посреди ряда и прикрывая платком покрасневшее от слез лицо. Пять футов и два дюйма – не такая уж непреодолимая преграда. Именно такой рост и был у Фэй. Она наконец поднялась, смущенно бормоча «да, да» в ответ на извинения, которые досадливо бросали проходившие мимо одноклубники, устремляясь к популярному в эти вечерние часы китайскому ресторанчику. Для этого достаточно было лишь выйти из душного «клоповника» и перебежать дорогу. Постепенно зал опустел. И тут Фэй обратила внимание на невозмутимо сидевшего рядом незнакомца. Он сложил руки на груди и закинул ногу на ногу. Мужчина явно наблюдал за Фэй и, казалось, не обнаруживал ни малейшего желания уходить. Глаза их встретились. Неожиданно незнакомец поднялся и заговорил с Фэй как со старой знакомой.
– Мне уже сто лет не доводилось видеть, чтобы в кино плакали. Вы будто впервые смотрели «Даму с камелиями».
Фэй поняла, что краснеет. Как долго он наблюдает за ней? Действие на экране было захватывающим, и женщина забыла, что вовсе не одна в кинотеатре… Она окинула соседа беглым взглядом, и ей показалось, что он не совсем ей незнаком. Что-то смутно припоминалось в повороте его головы, в лохматой каштановой шевелюре с редкими блестками седины, в улыбчиво-обаятельных голубых глазах. Или он только напоминал кого-то? Кого же? Фэй попыталась вспомнить, но мимолетное впечатление уже исчезло. Да и какое это имело значение?
– А вас что могло привести на этот фильм? – спросила Фэй.
