предстояло отдать их за разбухшие, гнилые деревянные колоды, обманным образом ремонтировавшиеся за его счет в доках. Чудовищно выгодное дело для тех, кто его задумал!
С расстояния пяти шагов, засунув руки в карманы, сдвинув котелок на затылок, он невидящим взглядом смотрел на свою дочь, которая ухаживала за собаками, стоя между двумя искалеченными деревцами с почти совсем уже желтой листвой.
Неужели же ему так и не удастся извлечь из нее барыш и избежать страшного разорения? Если бы ему вернули: Полли и дали возможность предложить ее Коксу! Только связанный крепчайшими семейными узами, этот опустившийся, преступный, грязный продавец несчастья возьмет его в долю. Только омерзительная похоть такого человека способна толкнуть Пичема на этот шаг. Быть может!
А этот Мэкхит предпочел сесть в тюрьму и влипнуть в сквернейший процесс, лишь бы не выпустить свою добычу!
Ничем ломал себе голову, каким образом принудить его к разводу.
Что, если пойти к нему и сказать:
Часами придумывал он подобные речи. Но он не мог найти ни одного по-настоящему убедительного аргумента. Он понимал, что ничто, абсолютно ничто, кроме физического насилия, не может заставить мало-мальски разумного человека отдать то, что он захватил.
Все утро Пичем боролся с собой. Потом из муки и слабости возникла мысль прибегнуть к крайнему средству – предложить зятю деньги.
Маленький засаленный человек, подпольный адвокат из восточной части города, явился от его имени к Мэкхиту.
Со второй фразы он прямо предложил ему денег, если господин Мэкхит даст согласие на развод.
– Сколько? – спросил Мэкхит, недоверчиво усмехаясь.
Адвокат пробормотал что-то о нескольких сотнях фунтов.
– Передайте моему тестю, – промолвил Мэкхит, разглядывая его, как интересное насекомое, – я слишком уважаю отца моей жены, чтобы серьезно отнестись к подобному предложению. Я не могу допустить, что мой тесть в самом деле верит, будто его дочь отдала руку и сердце человеку, способному продать ее за пятьсот фунтов.
Адвокат смущенно поклонился и ушел.
Спустя несколько дней господин Мэкхит очутился в таком положении, в котором он, пожалуй, отнесся бы внимательней к предложению подобного рода, если бы названная сумма была увеличена вдвое.
Но маленький засаленный человек больше не появлялся. Такие предложения повторяются в жизни не часто.
МЫСЛЬ СВОБОДНА
Мэкхита поместили в камеру, расположенную в пустынном коридоре. В свое время она служила палатой для большого количества больных и была просторна и высока. Света в ней тоже было достаточно, так как она имела два настоящих окна.
Браун приказал устлать пол камеры большим красным ковром. На стене висел даже портрет королевы Виктории.
Мэкхиту было разрешено выписывать газеты, но он неохотно читал их: все они были полны трогательных описаний Мэри Суэйер, которая преподносилась читателю как замечательная красотка. Еще неприятней были репортерские описания лавки и убогого жилища, в котором она провела последние полгода своей жизни.
О нем самом писали только несолидные листки, да и те избегали прямых обвинений, предпочитая туманные намеки.
Ему было разрешено читать какие угодно книги, за исключением порнографических, так как время от времени его навещал тюремный священник. Зато он в любое время мог получить Библию.
Посетителей было мало, но не потому, что тюремное начальство возражало против свиданий. О'Хара питал глубочайшее отвращение к этому дому. Он очень не любил встречаться со старыми знакомыми. Ему еще предстояло провести немало лет в подобном заведении. Фанни Крайслер тоже редко показывалась.
Что касается деятельности банды и положения д-лавок, то Мэкхит всецело зависел от сведений, доставляемых ему Полли. Вместе с О'Хара она занималась делами – преимущественно по вечерам – в кабинете Мэка в Нанхеде. Заключение Мэка все же оказалось серьезной помехой для дела.
Сильней всего Мэкхита угнетало, что Аарон не подавал признаков жизни. В конце концов он был его компаньоном. Мэкхит ломал себе голову над вопросом: чем вызвана неприязнь к нему великого Аарона? Самый факт заключения Мэка в следственную тюрьму не мог быть причиной охлаждения Аарона. В деловой жизни и не то еще бывало.
Постепенно он пришел к выводу, что со стороны Аарона и Огатеров ему грозят крупные неприятности. Процесс, в который он был втравлен тестем, мог оказаться причиной разрыва между ними. А с другой стороны, при первой попытке предъявить следствию свое алиби он разоблачил бы себя перед своими компаньонами в качестве главного заправилы «нейтрального» ЦЗТ.
Тихими ночами, лежа в своей камере, он искал выхода. Помыслы его все чаще и чаще обращались к Крестону. Нельзя ли как-нибудь прибрать к рукам Крестона или хотя бы заключить с ним союз?
«Мой компаньон Аарон, – думал он, – не находит нужным навестить меня в столь тяжелую для меня минуту. Я считал его своим другом, – некоторые мелкие разногласия между нами, несомненно, были бы с течением времени улажены, – а Крестон был мне врагом. Существует старая истина: если в дружбе наступает охлаждение, нужно своевременно нанести удар, чтобы оказаться первым. В борьбе никогда не следует так уж твердо помнить, кто твой союзник и кто противник. Подобная позиция чревата роковыми последствиями, как и всякое предвзятое мнение. Быть может, мой подлинный, данный мне природой союзник – Крестон, в то время как Аарон – враг? В процессе развития дел это может, так сказать, обнаружиться в любую минуту. Что может быть ужасней, чем эта постоянная необходимость принимать ответственнейшее решение?»
Он с горечью думал о том, что только невозможность завладеть приданым Полли заставила его вступить на тот путь, где его ожидало столько забот.
Воображаемая Полли возникала перед ним в углу камеры. Не она ли все-таки та крупная ставка, которая спасет его?
Новый план постепенно созревал в голове Мэка.
Полли иногда провожала его к следователю.
– Самое скверное – это то, – сказал он ей однажды, когда они ехали по туманным улицам в тряском пароконном экипаже, с двумя полицейскими за перегородкой, – что О'Хара ведет двойную игру. Несмотря на мой категорический приказ, он не очищает складов. Ты не знаешь, что он задумал?
– Нет, – несколько испуганно ответила она.
– Может быть, ты его прощупаешь? – спросил он, стараясь при беглом свете фонарей разглядеть ее лицо. Другая совместная поездка вновь вспомнилась ему. Это воспоминание было крайне неприятно, так как он думал об О'Хара. Неприятно было и то, что она просто не ответила на его вопрос.
Мэкхит сомневался в ее верности. Он снова и снова говорил себе;
