— О-о-о! Лексей Иваныч! Рыбничку, рыбничку!
— Мясо вкусное.
— Ешьте на здоровье, Лексей Иваныч, я корову зарезала. Корова у меня приболела.
— Лексей Иваныч, сыграйте. А ты, Таисья, спой, спой нескладухи.
— Это верно, Таисья, — сказал Лексей Иваныч. — Потешь. Нескладухи твои хороши.
И все пьяно закричали:
— Потешь, Таисья! Потешь! Потешь!
— Ну, чего там… — Таисья поставила на стол черный подносик, украшенный алыми розами. Взяла сама стакан с водкой, глотком выпила и вскрикнула:
На пятый день праздника деревня закурилась от вина и пива. Низко, как перед грозой, залетали с того на этот берег да обратно, да над деревней, да над взбугренным полем пьяные чайки. И они лаяли по- собачьи, как чужие лаяли по-собачьи на людей. А на земле две вести обходили дома. Первую весточку принесла почтальонша с газетой. Корреспондент из района написал: «Пьяный разгул в деревне Озерки. Бородатые мужики ходят вдоль реки и кидают в деревянные кадки камни для крепости». И, конечно, у нас удивлялись: «Как же так? Крепость, выходит, не от хмеля — о-о! А от камней. Ну да. А-а-а! Только как же теперь сусло греть? Как же греть без горячих камней? Ведь кадка-то у нас деревянная. На огонь не поставишь. На огонь не поставишь — о-о-о!»
А другую весть принес дед Митрий Григорьевич. Он хотел зайти к председателю сельсовета Сергею Иванычу, да того дома не оказалось, и пошел ковыль-ковыль — на своей убитой ножке к своему другу, такому же старику, Федору. Он нес чайник с бражкой. Калека несчастный, не заметил, как текла из носика чайника желтой струйкой бражка.
Федор сидел на лавке подле окна в праздничной белой, в черную клетку, рубахе. Рядом с ним по полу ползал Володя с такой же почти, как у деда, белой головой. Федор тихонько Володю уговаривал:
— Седанка придет, Володе тпруте принесет. Седанка придет…
Дедушка Митрий Григорьевич приковылял к окну, крикнул:
— Слышал, Федор, покойники погост огородили! Только с угора к речке что и осталось не огорожено.
— Что?
— Говорю, покойники подсобили, огородились. Ефим Синица, вот неугомонный.
— А-а… Синица? Хороший был дедушка, работящий. Мы с ним вместе еще служили.
— Ты, Федор, к нам заходи попраздновать. Зайдешь? — Митрий Григорьевич протянул своему дружку почти пустой чайник.
Федор выпил, что осталось. Поморщился от сладости и сказал:
— Ладно. Отнянькаюсь — зайду. У нас-то все пьяны лежат, — и Федор опять затянул свое: — Седанка прид-ет, Володе тпру-тьке принесе-е-ет… Седанка прид-ет, Володе тпру-тьке принесе-е-ет…
Подошла к окну черно-белая корова. Показала рогатую морду.
А праздник молодежи все не кончался и не кончался. На вторую уж неделю перевалило. В понедельник второй недели около магазина сидела прямо в грязи, сидела, обняв стальную проволоку перевоза, пьяная Таисья. Долгими глазами она смотрела на ту сторону реки, на деревню. Дедушка Митрий Григорьевич ушел куда-то допивать, и никого не было из мужиков, чтобы наладить перевоз.
— Озерчанё-о! Озерчанё-о! — закричала Таисья и запела. Запела, как позвала. — Озерчанё-о! Озерчанё-о, хорошие ребята, молоде-ежь! Перевезитя… Перевезитя на ту сторону реки-и-и-и…
Помолчала и опять запела:
На машине
Около станции человек спрашивал: «Чья машина?»
— Милай! — крикнула мне старуха. Она сидела на узлах. Я ее сразу не узнал — от раннего ли часа, от тумана этого, от ожидания ли — она была без лица. — Милай, — сказала она мне, — езжай с Богом. Хорошо! — и пожаловалась тихо: — Мою росу обило, слышь.
— А кто повезет?
— Васька Чичерин проснулся. Он и повезет.
Васька, худенький, похожий более на подростка, чем на мужика, возился около машины, перетягивал через кузов веревку.
— До Парноги? — спросил Васька, не поворачивая головы.
Я поставил чемодан к заднему борту и помог другой старухе втащить узлы. Она тоже была без лица. А сумку старуха не отдала, уселась вперед к самой кабинке и застыла.
Я тоже влез наверх и успокоился на брезенте в ямке, между ящиками. А внизу глухим голосом человек все спрашивал:
— Это чья машина? — и канючил: — Ну ты, возьми. Слышь. Это чья машина, леспромхозовская?
— Отстань.
— Ну ты, слышь… Ну-у!
— Чего? Три года только дали.
— А не пять?
— Три. Только три. Из Великого Устюга еду.
