старика и вашего клиента. Где у вас проект купчей?
Жорж перебрал все бумаги у себя в портфеле.
— Не мните зря бумаг, — сказал граф, доставая из кармана купчую, — вот документ, который вы ищете.
Кроттá трижды со всех сторон осмотрел купчую: он никак не ожидал, что получит ее из рук своего знатного клиента.
— Как же это, сударь?.. — сказал, наконец, нотариус, обращаясь к Жоржу.
— Если бы я не взял купчую, она могла бы попасть в руки дядюшки Леже, и он догадался бы о моих планах, ведь он совсем не так прост, как вы думаете; вы решили, что он глуп, только потому, что он расспрашивал вас о сельском хозяйстве; наоборот, этим он лишь доказал, что всякому следует заниматься своим делом. Вас я тоже попрошу не отказать мне в удовольствии отобедать с нами, но с одним условием: вы расскажете нам о казни смирнского градоначальника и таким образом закончите воспоминания какого-то вашего клиента, которые вы, по-видимому, успели прочитать до их появления в печати.
—
— Господа, — сказал граф, обращаясь к бомонскому нотариусу, к Кроттá, к господам Маргерону и де Реберу, — приступим к делу; мы не сядем за стол, прежде чем не подпишем купчую; ибо, как говорит мой друг Мистигри,
— Граф, как видно, добродушный малый, — заметил Леон де Лора Жоржу Маре.
— Он-то, может, и добродушный, да мой патрон не таков! Как бы он не попросил меня продолжать мои шутки в другом месте.
— Что за важность, ведь вы любите путешествовать, — сказал Бридо.
— Ну и намылят же голову нашему юнцу господин Моро с супругой! — воскликнул Леон де Лора.
— Дурак мальчишка! — сказал Жорж. — Если бы не он, граф посмеялся бы и только. Как бы там ни было, урок мы получили хороший. Нет, уж теперь я не стану распускать язык в дилижансе.
— Да, это слишком глупо, — сказал Жозеф Бридо.
— И не оригинально, — прибавил Мистигри. — А ведь
Пока г-н Маргерон и граф де Серизи в присутствии своих нотариусов и г-на де Ребера подписывали купчую, бывший управляющий медленным шагом направился домой. Он вошел и, ничего не видя, сел на диван в гостиной, а Оскар забился подальше в угол, так напугала его мертвенная бледность его благодетеля.
— Что случилось, мой друг? — спросила, входя, Эстель; она уже устала от множества хлопот. — Что с тобой?
— Мы погибли, дорогая, погибли безвозвратно. Я уже не управляющий! Я лишился доверия графа!
— Как так?..
— От дядюшки Леже, который тоже ехал с Пьеротеном, граф узнал о моих планах относительно Мулино, но не это навсегда лишило меня его милостей…
— Так что же тогда?
— Оскар непочтительно говорил о графине и рассказывал о болезнях графа…
— Оскар? — воскликнула г-жа Моро. — Ну и поделом тебе! Что посеял, то и пожнешь! Стоило пригревать на груди этого змееныша! Сколько раз я тебе говорила!..
— Замолчи! — крикнул Моро не своим голосом.
В эту минуту супруги заметили Оскара, притаившегося в углу. Моро коршуном налетел на бедного юношу, схватил его за воротник зеленого сюртучка и подтащил к окну.
— Признавайся! Что ты рассказывал его сиятельству в дилижансе? Кто тебя за язык тянул, ведь на все мои вопросы ты обычно молчишь, как дурак! Зачем тебе это понадобилось? — спрашивал разъяренный управляющий.
Оскар был так напуган, что даже не плакал. Он остолбенел и не говорил ни слова.
— Иди проси прощения у его сиятельства! — сказал Моро.
— Да его сиятельству наплевать на такую мразь! — крикнула разъяренная Эстель.
— Ну! Идем в замок! — повторил Моро.
У Оскара подкосились ноги, и он, как мешок, упал на пол.
— Пойдешь ты или нет? — крикнул Моро, гнев которого возрастал с каждой минутой.
— Нет, нет! пощадите! — взмолился Оскар, ибо для него такое наказание было хуже смерти.
Тогда Моро схватил Оскара за шиворот и поволок, словно мертвое тело, через двор, а бедняга Оскар оглашал воздух воплями и рыданиями; Моро втащил его на крыльцо и в порыве гнева швырнул в гостиную к ногам графа, который как раз закончил сделку и со всеми гостями направлялся в столовую.
— На колени! На колени, мерзавец! Моли прощения у того, кто дал тебе пищу духовную, исхлопотав стипендию в коллеже! — кричал Моро.
Оскар лежал, уткнувшись лицом в пол, и молчал в бессильной злобе. Все присутствующие трепетали. Лицо Моро, уже не владевшего собой, налилось кровью.
— В душе этого молодого человека нет ничего, кроме тщеславия, — сказал граф, тщетно прождав извинений Оскара, — Человек гордый умеет смиряться, ибо иногда в самоуничижении есть величие. Я очень боюсь, что вам не удастся сделать этого юношу человеком.
И граф вышел из комнаты. Моро опять схватил Оскара и увлек к себе. Пока закладывали коляску, он написал г-же Клапар следующее письмо:
В восемь часов вечера г-жа Клапар вернулась вместе с мужем с прогулки и, сидя дома, при свете единственной свечи, вязала Оскару теплые носки. Г-н Клапар поджидал приятеля, некоего Пуаре, который заходил к нему время от времени поиграть в домино, ибо г-н Клапар никогда не проводил вечеров в кафе. Несмотря на скудные средства, он не был уверен в своем благоразумии и не мог поручиться, что будет соблюдать умеренность среди такого обилия яств и питий, да еще в обществе завсегдатаев, которые, возможно, стали бы подзадоривать его насмешками.
— Боюсь, что Пуаре уже приходил, — заметил Клапар.
— Но, мой друг, привратница сказала бы, — ответила г-жа Клапар.
— Могла и позабыть!
— Ну, с какой стати ей забывать?
— Да с той стати, что ей уже не впервой забывать поручения для нас; с бедными людьми, сама